Хранитель Урожая. Николай Ободников
беспомощно покивал головой.
– Вопросы? – И Леиф вытерла уголок рта салфеткой.
Я упрямо промолчал, продолжая подозрительно рассматривать тени, чьи тела были похожи на плясавшие языки черного пламени.
– Ладно, – сыто проронила Леиф, выискивая на сэндвиче место для нового укуса. – Если появятся, оставлю тебе кусочек. – И она с сочным хрустом снова принялась за сэндвич.
– А… а у меня нет вопросов, – буднично сообщил я. – Да, нет. – Я кивком подтвердил свои слова. – Вот так.
Леиф удивленно поперхнулась, а потом звонко и лучисто рассмеялась.
– Кто бы сомневался! – развеселилась она. – Ну хорошо. Я тебе сама расскажу, что знаю, а то ты от усердия весь кишечным газом изойдешь!
– Чего-о? – не понял я, поворачиваясь к ней.
– Держи, жадинка, – заботливо протянула Леиф последний кусочек сэндвича. – Отрываю от сердца! – Она заливисто засмеялась, увидев мое лицо при виде жалкого остатка. – Ты сущность, как и я, – еще раз повторила Леиф. – И на планете нас всего шестеро.
– Докажи! – хмуро потребовал я, мрачно погружая в рот объедок. – И водичку передай.
– А разве этого недостаточно? – обвела Леиф рукой мельтешащие тени и отдала стакан с лимонадом.
«Ну блин, – расстроился я, обнаружив, что стакан был пуст. – И когда только успела? С виду вся такая изящная и милая… а жрет… как я!»
– Подобное я уже видел сегодня днем, – спокойно произнес я, выбрасывая в урну мусор, оставшийся после еды.
Леиф сразу же стала серьезной и неулыбчивой.
– Что именно ты видел?
Я вкратце рассказал о случившемся.
– Частично ты и сам можешь подобное наблюдать, но не всегда это, как ты понимаешь, будет правдой, – прокомментировала Леиф. – По крайне мере, пока ты не будешь этого делать наяву. Ну а та другая часть твоего видения…
– Случка? – невинно поинтересовался я, мстя за не съеденный полностью сэндвич.
– Да, Келсий, случка, – невозмутимо сказала Леиф. – Она-то как раз и является примером твоего искаженного восприятия реальности.
– Конечно! – тут же согласился я. – Никто ж не признается, что настолько любит собачек, мутирующих в белых леди с яйцами!
– Конечно не признается, – подтвердила Леиф. – И ты бы не признался, как никому не признаешься, что видишь во сне смерть.
Я растерялся: Леиф была права – это было той частью меня, о которой я никому и никогда не рассказывал. Высокое и костлявое, ряженное в черный балахон, в капюшоне которого ютился грязно-желтый черепок с пустыми глазницами, «это» частенько навещало меня в снах. И каждый раз я бросался на «это», в тщетной попытке защитить себя. И каждый раз я словно перемешивал густую черноту, из которой сочилась фиолетовая кровь.
– А еще у тебя на ладони шрам, полученный в раннем детстве, – добавила Леиф.
Я торопливо сжал левую кисть в кулак.
– А у тебя – два глаза, которыми ты могла его подсмотреть!