Она и Аллан (сборник). Генри Хаггард
уже не платят за удар ударом.
Итак, я решил жить. Умереть я всегда успею. Успею, когда голос Чаки произнесет мой смертный приговор. Смерть сама намечает свои жертвы, не отвечает ни на какие вопросы. Смерть – это гость, которого не надо ждать у порога шалаша, так как при желании он воздухом проберется через солому кровли. Я решил пока не принимать снадобье.
Итак, отец мой, я остался жить, и воины повели меня обратно в крааль Чаки.
Мы добрались до него к ночи, так как солнце уже село, когда мы проходили ворота. Тем не менее, исполняя приказание, воин вошел к королю сообщить о нашем прибытии. Король немедленно приказал привести пойманного, и меня втолкнули в дверь большого шалаша. Посредине горел огонь, так как ночь была холодна, а Чака сидел в глубине, против двери.
Некоторые из приближенных схватили меня за руки и потащили к огню, но я вырвался от них, так как руки мои не были связаны. Падая ниц, я славил короля, называя его королевскими именами. Приближенные опять хотели меня схватить, но Чака сказал:
– Оставьте его, я сам допрошу своего слугу!
Тогда они поклонились до земли и, сложив руки на палках, коснулись лбами пола. А я сел тут же на полу против короля, и мы разговаривали через огонь. По приказанию Чаки я дал самый подробный отчет о своем путешествии.
– Хорошо, – сказал тогда король, – я доволен! Как видно, в стране моей еще остались честные люди! А известно ли тебе, Мопо, какое несчастие постигло твой дом в то время, как ты отправился по моим делам?
– Как же, слыхал! – ответил я так просто, как будто вопрос касался пустяков.
– Да, Мопо, горе обрушилось на дом твой, проклятие небес на крааль твой! Мне говорили, Мопо, что небесный огонь живо охватил твои шалаши!
– Слыхал, король, слыхал!
– Мне докладывали, Мопо, что люди, запертые внутри, теряли рассудок при виде пламени и, понимая, что нет спасения, закалывали себя ассегаями и бросались в огонь!
– Знаю все, король! Велика важность!
– Много ты знаешь, Мопо, но не все еще. Ну, известно ли тебе, что среди умерших в твоем краале находилась родившая меня, прозванная Матерью Небес?
При этих словах, отец мой, я поступил разумно, добрый дух вдохновил меня, и я упал на землю и громко завопил, как бы в полном отчаянии.
– Пощади слух мой! – вопил я. – Не повторяй, что родившая тебя мертва, о, Лев зулусский! Что мне все остальные жизни, они исчезли, как дуновение вихря, как капля воды, но это горе могуче, как ураган, оно безбрежно, как море!
– Перестань, слуга мой, успокойся! – говорил насмешливо Чака. – Я сочувствую твоему горю по Матери Небес. Если бы ты сожалел только об остальных жертвах огня, то плохо бы тебе было. Ты выдал бы свою злобу на меня, а так тебе же лучше: хорошо ты сделал, что отгадал мою загадку!
Теперь только я понял, какую яму Чака рыл мне, и благословил в душе Элозия, внушившего мне ответ королю.
Я надеялся, что теперь Чака отпустит меня, но этого не случилось, так как пытка моя только начиналась.
– Знаешь