Девочка в саду и другие рассказы. Олег Рябов
И наколка на ладони: восходящее солнышко и имя «Вася». Но у нас в стране этих восходящих солнышек с «Васей» – тысячи. Шинкарка повернулась, собираясь уйти, но наш мужик схватил ее пальцами за отворот шубы.
– Стой, курва. С нами пойдешь.
– Куда это? – спросила та.
– Это чего у тебя? – спросил он, махнув бутылкой.
– Спирт, муж с завода принес.
– Вот, сейчас пойдешь с нами – ненадолго.
И, не выпуская ворот шубы из пальцев, он направился к воротам базара, мы с Колей Синим уверенно последовали за ним. В мясном павильоне горел только дежурный свет, но его хватало. Наш мужик прошел за столешницу, обитую алюминием, не выпуская даму из рук, ловким движением достал откуда-то стакан и протянул ей.
– Держи. Ты – первая. А потом – мы! – он налил немного ей – на два пальца. – Пей!
Женщина недоуменно смотрела на нас, но возразить не посмела и легко, даже со смаком выпила жидкость.
– Давайте покурим, мужики. Если не помрет, то допьем. А то тут, на Средном, были случаи, травились.
Мы выкурили по сигарете, да и женщину угостили, только после этого мужик сказал ей через губу:
– Чеши отсюда, – и, уже обернувшись ко мне и протягивая стакан, он хитро улыбнулся уголком рта: – Что, малец, ты первый, держи.
Я выпил, занюхал рукавом и закурил. Потом выпил Коля Синий. Потом – Вася Татарин. Это был он. Но признаваться в том, что мы знали друг друга, почему-то не торопились. Просто он вдруг хлопнул по плечу Синего, криво улыбнулся мне и легкой походкой прошел на выход и скрылся в дверях.
– Ты знаешь его? – спросил Коля Синий у меня.
– Да нет, – ответил я.
– А мне показалось. Вы так посмотрели друг на друга!
– Нет, тебе показалось.
– Это же Ваха Чечен. Про него говорят, что он страшный человек. Лучше его не знать.
Наше вам кисточкои
Сколько я повидал этих мастерских художников! Даже трудно представить. Был такой период у меня в жизни, когда каждый выход из дома – в кино, на концерт, на выставку, просто на прогулку – обязательно заканчивался в какой-нибудь мастерской. Там мы тусили, выпивали, ночевали, а иногда и зависали на несколько дней. И, при всем желании владельцев сделать их необычными и уютными, все эти мастерские были на одно лицо: самовары, прялки, гипсовые головы, иконы, манекены, пустые бутылки, банки, набитые окурками, и десятки, сотни картонов и холстов, залевкашенных, недописанных и не подписанных. И везде пахло красками.
Только мастерская Валерия Воронина отличалась от всех, отличалась тем, что в ней было неуютно. Посетителя, оказавшегося в ней, не покидало ощущение, что он попал на помойку. Да и пахло у него в доме, его собственном доме, где на третьем этаже находилась его студия, помойкой. А в углах, вместо привычных гипсовых отливок Зевса и Венеры Милосской, валялись пачки старых заплесневелых книг, пустые, грубо сколоченные ящики, диваны с вылезшими наружу невероятных размеров ржавыми пружинами или треснутый унитаз в сборе с трубой и сливным бачком. Продавая свою очередную работу посетителю или заказчику,