О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами. Стефан Кларк
думала, все англичане по утрам пьют чай.
– Я предпочитаю кофе.
– У нас есть «Английский завтрак».
– Мне бы кофе.
– Ну если ты уверен, что не хочешь чаю…
– Я уверен. Кофе, пожалуйста.
После того как мы выяснили этот вопрос, я устроил своим позвонкам еще одно мучительное испытание, усаживаясь за стол боком. На столе чего только не было: упаковки с хлопьями, какао-порошком и чайными пакетиками, тарелка с миниатюрными ломтиками сухого белого хлеба, пластиковая бутылка стерилизованного молока, огромный круглый каравай, половина которого была грубо нарезана толстыми ломтями. На другом конце стола были выставлены суповые чашки и столовые приборы.
В Париже я обычно не завтракал, выпивал утром чашку кофе, а по пути на работу покупал в булочной круассан, но сегодня я подумал, что неплохо бы с утра пораньше загрузить в себя крахмал.
Я наполнил кукурузными хлопьями белую фарфоровую чашку, и в нее же Бриджит налила мне черного кофе.
Утренняя экономия времени по-коррезски, подумал я. Насколько отвратительно, настолько и умно. В самом деле, зачем употреблять кофе и хлопья отдельно, если можно их смешать?
– О, что он делает? – расхохоталась Бриджит. – Только посмотрите на него.
Симон зашелся от смеха и чуть не свалился со стула, да и Флоранс подключилась к общему веселью.
– Вы что, в Англии кладете кукурузные хлопья в кофе? – спросила Бриджит.
– Нет, это же вы…
– О-ля-ля. Может, хочешь туда же добавить немного английского мармелада?
Бриджит посмеялась над моей тупостью и забрала у меня чашку. В надежде на поддержку я обернулся к Флоранс, но она была заодно с Симоном – сейчас они как раз выдавливали из себя последние капли смеха.
– Я надеюсь, с лопатой ты управишься лучше, чем с корнфлексом, – сказала Бриджит, вываливая содержимое моей чашки в мусорное ведро.
Конечно, я должен был помнить. Во многих французских семьях принято пить утренний напиток из суповых чашек. Так делала и моя бывшая подружка Алекса. Только вот почему французские производители фарфора не считали нужным приделать ручку к этим чашкам, оставалось для меня загадкой.
– В доме есть какая-нибудь чистая одежда? – спросил я Флоранс.
– Ah oui. – Она удалилась в комнату своей матери и вернулась оттуда с серой футболкой и самыми безобразными штанами из всех, какие мне довелось видеть в своей жизни. Это было изделие на эластичном поясе, в оранжево-голубую клетку с орнаментом из красных цветов размером с кулак. Такой узор (если это был узор, а не технический брак) могло сотворить лишь воспаленное воображение жертвы наркотической галлюцинации, а носить одежду из ткани подобной расцветки можно было только дома и только дальтоникам.
Флоранс уловила мое настроение, в котором не было и намека на энтузиазм.
– Они из Африки, – сказала она.
– Так вот, значит, какой он, вирус Эбола, – проговорил я. – Это вещи твоего брата?
– Нет… О, я хотела спросить, ты собираешься в душ?
– Да,