Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник). Ричард Халл
в свойственной мне комфортной манере завершить обряд утреннего облачения, но, как всегда, я почему-то поддался на подстегивание и скомкал остаток процесса так, что не успел уделить должного внимания, например, вопросу: сочетаются ли подобающим образом носки с галстуком? В любой момент теткин крик мог раздаться вновь, а этого, как подсказывало мое сердце, оно бы уже не вынесло.
С неотвязным ощущением, будто что-то все же осталось упущенным, я слетел вниз по лестнице, опоздав лишь на какие-то двадцать пять минут. Сколько суматохи по ничтожному поводу! Ведь это можно назвать образцом пунктуальности.
Тетя смерила меня холодным взглядом:
– Как я рада, что ты соизволил поспешить. Причесаться, в самом деле, можно и потом. – Она вылила из моей чашки холодный чай и застыла на стуле с видом мученицы, ожидая, пока я поем.
Я вполне способен сам взять себе немного мармелада и налить новую чашку чая (да и вообще я предпочитаю кофе!), но вот заставить свою родственницу не мучить меня таким видом я совершенно не способен. Желает ли она поторопить меня или просто красноречиво подчеркнуть тот факт (в значительной мере воображаемый), что я принес ей неудобство, или просто заставить почувствовать неловкость – не знаю. Но проделывает она это регулярно, а именно, испустив с одинаковыми интервалами ряд глубоких вздохов, произносит неизменную фразу: «Ты сыт, мой милый?» – и отправляется на кухню, всем своим естеством излучая готовность к кипучей деятельности.
Общеизвестно, что завтрак следует поглощать неторопливо, бросая подобающее число рассеянных взглядов на фотографии в утренних газетах. Впрочем, ни одна из них не достигает Ллвувлла раньше, чем к ланчу, а тетя выписывает только «Дейли телеграф». Не представляю зачем… Так что мой выбор за утренней трапезой сводится к двум вариантам: жевать чуть теплую яичницу с затвердевшим поджаренным хлебом в гробовой тишине или беседовать понятно с кем. Слава небесам, если сегодня днем все пройдет успешно, мне больше никогда не придется выдерживать подобных испытаний.
В этот раз молчание было совсем уж ледяным – настолько, что я решил расколоть этот лед:
– Какие у вас планы на сегодня, тетя Милдред?
Не то чтобы возможные телодвижения старухи меня волновали – то есть, конечно, хорошо бы знать, когда можно точно ожидать ее на дороге, чтобы вовремя привести Так-Така в полную боевую готовность, но этот вопрос я задал без особой задней мысли. Надо же было что-то сказать.
– Сначала дела по хозяйству, дорогуша. Тут много всего надо успеть, на это уйдет все, что осталось от утра. (Грубо!) А после полудня, естественно, встреча в лечебнице.
– В лечебнице?.. А-а, вы имеете в виду собрание вашего комитета… Боже, нет, этот тост прожевать невозможно. Когда вы едете?
– К четырем. Если невозможно, дорогой мой, ты сам виноват. Он был поджарен превосходно. А что это ты, дорогой, вдруг так заинтересовался встречей в лечебнице?
– Просто спросил. Что ни говорите, а тост подгорел.
Тетка мрачно взглянула на