Под прицелом войны. Леонид Емельянов
пожалуй, первое, что накрепко застряло в моей детской памяти. Наверное, потому, что вместе со всеми реально почувствовал, что с той стороны на нас надвигается что-то очень страшное. Уже будучи взрослым, узнал, что тогда наблюдал огневой налет «Катюш» на позиции немцев, второй по счету в истории войны. Вот отчего горел закат под Рудней, видимый за полсотни километров. Можно представить, что творилось внутри этого пекла!
В один из жарких июльских дней через деревню на восток потянулась колонна наших бойцов – запыленных и усталых, со скатками шинелей через плечо. Совсем еще юные ребята. Видать, перебрасывались на новые рубежи обороны. Шли скорым маршем и молча. Шагавший сбоку офицер строгим голосом подгонял отстававших.
Когда колонна поравнялась с вырытой посреди деревни копанью с водой (у нас ее звали сажалкой) – любимым приютом плавающей домашней птицы, один из бойцов не выдержал, метнулся в сторону, быстро зачерпнул пилоткой зеленую от птичьего помета жижу и стал жадно пить. Подбежавший тут же командир заставил вылить остатки и строго отчитал провинившегося. Как я теперь понимаю, питье при дальнем марш-броске не поощрялось, чтобы не расслабляться. Но тогда солдат было жаль. Жажда, судя по всему, мучила их отчаянно. Хотя подобную жидкую дрянь, по нашим понятиям, брать в рот совсем не следовало. Чистоплотные хозяева ее даже коровам не давали. Поили колодезной.
Не знаю, по чьему совету, но возле каждой избы у нас были заблаговременно вырыты землянки на случай бомбежки или артобстрела. Казалось бы, что здесь можно поражать? Ничего интересного для военных. Тем не менее, в период авианалетов на Смоленск немцы сбросили на крохотную деревушку аж восемь (!) бомб. Некоторые почему-то не сработали. Одна из таких угодила прямо в колодец. Тот самый, из которого пил воду «диверсант». Другая, пробив кровлю, потолок и пол избы, зарылась глубоко в землю. К счастью, в помещении в этот момент никого не было. Осенью 1943-го года при отступлении немецких армий от Москвы хата эта сгорела, и рядом хозяин возвел после войны новую. А вот что стало с бомбой, неизвестно. Может, и сейчас там лежит.
Так чем все же насолили немцам сельчане? Сами они – ничем. Но за околицей, на отшибе стояла построенная перед самой войной кирпичная школа. Под прикрытием ее стен сторожили небо три наши зенитки, поставленные в специально сделанные углубления. Выстрелы их и разозлили немецких ассов. Огонь батареи был подавлен, школа сожжена, но для острастки летчики сбросили оставшийся смертоносный груз и на саму деревню. Благо в начале войны у них этого «добра» хватало.
Та бомбежка застала меня с младшим братом в большой бочке возле дома. Внутрь ее мы как-то залезли сами еще до налета. А вот выбраться самостоятельно наружу в охватившей всех панике не смогли. Наш плач и отчаянные крики о помощи заглушал рев пикирующих самолетов и противный до ужаса визг падающих бомб. Казалось, что они летят прямо на голову. Подоспевшая откуда-то мама буквально выбросила нас из ловушки. В землянку же мы сами летели, как бомбы, –