Под прицелом войны. Леонид Емельянов
от Пинска, но по довоенным меркам это была настоящая полесская глушь. Кругом леса, радио отсутствовало, так что о войне мы, дети, просто не подозревали. Она ворвалась в нашу жизнь весьма неожиданно. Мне шел тогда седьмой год. Проснулся утром, вышел на улицу, смотрю: едет какая-то странная машина с подножками по бокам, на которых человеку можно было стоять. И с рупором наверху. Из рупора доносится громкий русский голос: «Граждане! Не бойтесь, выходите из домов. Пришла новая власть!»
Люди потихоньку начали открывать двери, настороженно выглядывая из-за них. Стрельбы никакой не было. Бои шли где-то вдалеке, и я даже не слышал их шума.
А вблизи селения практически в тот же день закипела работа. Дело в том, что рядом с деревней – примерно в пятидесяти метрах от одного ее конца и в двухстах от другого – проходила железная дорога Брест – Гомель, стратегически очень важная для переброски войск, техники, боеприпасов и прочего снаряжения. Ее надо было тщательно охранять. Под жилье оккупанты срочно приспособили кирпичное здание, в котором при советской власти размещались железнодорожные служащие. Обнесли его по периметру двойными высокими (около двух метров) бревенчатыми стенами, в промежутке между которыми насыпали песок. Мы называли это сооружение бункером. Рядом с ним поставили сторожевую вышку с пулеметами. Службу немцам помогали нести мадьяры.
Заборы поломали в первую же ночь. Деревню вокруг немедленно обложили кострами. Они пылали примерно через каждые сто метров. И все из-за того, что рядом полотно железной дороги. Боялись, видимо, нападения на нее из леса. Они же не знали, кто тут и что тут. Вскоре перестала существовать и сама деревня. Поступила команда о ее сносе. Дали для этого очень короткий (не помню уже точно, какой) срок. 700-метровая зона по обе стороны от железнодорожного пути должна была быть свободной от деревьев и построек.
Началась переездная суматоха. Дома срочно разбирали кто как мог и перемещали на новое место жительства – к опушке леса, километра на два от рельсов. С разбираемых хат сначала, естественно, снимали крыши. Забавы ради мы стали лазать по оголенным бревенчатым срубам, а однажды подвесили внутри кусок железа и попробовали звонить. Как это делает колхозный сторож или бригадир, сзывая народ на сбор. Над нашими головами тут же просвистели пули, выпущенные из пулемета. Не понравилась оккупантам такая музыка, похожая на набат.
Тревожным стало время. Ночью уходили спать в лесные землянки (был там неподалеку такой уютный березнячок), так как в хатах оставаться было страшно. Что там у завоевателей на уме! Вернемся, бывало, утром домой – повсюду на земляном полу следы немецких сапог. Приходили, значит, в наше отсутствие. Смотрели, контролировали. И такое случалось довольно часто, поэтому мы и жили большей частью в землянках. Даже днем иногда старались находиться в лесу.
Вскоре после прихода немцы объявили строгий приказ: всем железнодорожникам выйти на работу немедленно! Иначе расстрел. Отец мой до войны был обходчиком – сначала при поляках, а затем и при советской власти, которая была установлена в Западной Белоруссии