Четыре Георга. Уильям Теккерей
я с трудом сохраняю серьезное выражение лица и удерживаюсь от смеха над столь нелепым шествием. Все опускаются на колени. Вон архиепископ Кентерберийский распростерся ниц перед Главой Церкви и Защитником Веры, позади которого скалятся размалеванные лица Кильмансэгге и Шуленберг. Вон милорд герцог Мальборо, он тоже на коленях, этот величайший полководец всех времен, предавший короля Вильгельма, и короля Иакова II, и королеву Анну, предавший Англию – Франции, курфюрста – Претенденту и Претендента – курфюрсту. Вон лорды Оксфорд и Болинброк, второй наступает первому на пятки, – ему бы еще только один месяц, и он короновал бы в Вестминстере короля Иакова. Великие виги картинно кланяются и преклоняют колена, как им велит ритуал; но старый хитрый интриган знает цену их преданности. «Преданность – мне? – должно быть, думает он. – Абсурд. Есть полсотни более прямых наследников престола. Я – это случайность, и вы, блестящие господа виги, избрали меня не ради моих прав, а ради своих собственных. А вы, тори, меня ненавидите; и ты, архиепископ, умильно бормочущий на коленях о царстве божьем, отлично знаешь, что я плюю на ваши Тридцать Девять догматов и ни слова не понимаю в твоих дурацких проповедях. Вы, милорды Болинброк и Оксфорд, еще месяца не прошло, как вы злоумышляли против меня; а вы, милорд герцог Мальборо, с потрохами продадите меня, да и всякого, если только цена окажется сходная. Так что пошли-ка, добрая моя Мелюзина и честная София, в мои комнаты, будем есть устриц, запивать рейнвейном и покуривать трубочки; воспользуемся, как можем, нашим новым положением; будем брать, что сумеем, и предоставим этим крикливым, задиристым, лживым англичанам орать, драться и лгать на свой собственный лад».
Если бы Свифт не был лично связан с потерпевшей поражение стороной, какую он мог бы нам оставить великолепную сатирическую картину всеобщей паники в торийских рядах! До чего же они все вдруг стали кротки и молчаливы; как внезапно изменили курс и палата лордов, и палата общин; с какой пышностью приветствовали короля Георга!
Болинброк в своей прощальной речи к палате лордов позорил пэров за то, что несколько человек, сговорившись, одним общим голосованием добились осуждения всего, что до этого ими же было одобрено в многочисленных отдельных резолюциях. И это, действительно, был позор. Болинброк говорил убедительнее всех, но достиг самых плачевных результатов. Для него наступили плохие времена. Он цитировал философов и утверждал собственную невиновность. Он мечтал удалиться от дел и был готов пострадать за свои убеждения: но, узнав, что из Парижа прибыл честный малый Мэт Прайор с материалами о недавних переговорах, философ обратился в бегство и унес свою красивую голову подальше от уродливой плахи. Оксфорд, благодушный ленивец, оказался храбрее и ждал бури дома. Он и Мэт Прайор, оба некоторое время обитали в Тауэре и оба сумели уцелеть в этом опасном зверинце. Когда через несколько лет в этот же зверинец был брошен Эттербери, возник вопрос, что с ним делать