.

      Вигель о южной ссылке Пушкина в Мае 1820-го года: «Когда Петербург был полон людей, велегласно проповедающих правила, которые прямо вели к истреблению монархической власти, когда ни один из них не был потревожен, надобно же было, чтобы пострадал юноша, чуждый их затеям, как показали последствия. Дотоле никто за политические мнения не был преследуем, и Пушкин был первым, можно сказать, единственным тогда мучеником за веру, которой даже не исповедовал… Если хотели поразить ужасом вольнодумцев, за безделицу не пощадив любимца друзей русской литературы, то цель была достигнута. Куда девался либерализм! Он исчез, как будто ушёл в землю, всё умолкло. Но тогда-то именно и начал он делаться опасен…»

      Вчера мы с Лизанькою были в храме (она причастилась) и в библиотеке. Благодаря моей волшебной маленькой девочке, мне безо всяких проволочек перерегистрировали билет, и вообще тон служащих со мною делается всё домашнее. Меня это радует несказанно.

      Иванушка уже совершенно свободно сидит без посторонней помощи и на лукавую просьбу: «Иванушка, покажи, как медвежонок головой качает?» – раскрывает свой беззубый ротик в простодушной улыбке («ощеряется» – шучу я, «осклабляется» – поправляет меня Олечка) и мотается из стороны в сторону всем тельцем, как цветочек на ветру.

      Лизанька начинает читать… Уже несколько дней назад она прочитывала знакомые слова (которые умеет писать), находя их в тексте. А тут открыла книжку с птицами (для раскрашивания) и, побормотав немного про себя, прочитала:

      – Зяб-лик… Скво-рец… Лас-точ-ка…

      На «Синице» спуталась, устала.

      В последние дни часто поёт: «Миленький отесинька! Славненький чудесинька!» Подбежит, прижмётся.

      Попалась в руки старая карточка с записями: «Буратино-Клювоносик… „Мёртвый голубочек – а как он воскреснет?” (Это мы с нею гуляли и увидели на дороге раздавленную птицу: „Как? – волнуясь, спрашивала маленькая девочка. – Как он воскреснет? Он же… расп’ющенный?”)… Иванушка на престоле…» – не помню, по какому поводу.

      Чугунов пишет: кажется, у Гали проблемы с беременностью… И обо мне: «Жалею душа моя, что не выбрал времени почитать твою переписку; не жури себя напрасно и не говори лишнего. Гоголев и тот заметил, что Данчук восстановит нам эпистолярный жанр. Меня же весьма интересует твой взгляд на искусство, но более всего чуткость к слову… Читаю Карамзина – он сделал меня патриотом, то есть не думай, что я до сей поры не имел любви к отечеству, но отныне она сделалась трепетной. Хомяков укрепил это чувство в моей душе… Ты отказываешь атеистам в уме; я отказываю им и в художественном восприятии. Вероятно, Миша путает ум с остроумием, иначе непонятны его возражения. У вас, по всему, всё ещё продолжается перепалка…

      Отцу Иоанну и Анастасии Антоновне нижайший поклон от всего нашего семейства… Храни вас Господь».

      За дежурство на новый год я получил 76 рублей, за Рождество 20 и плюс ещё 15 рублей за свечи, что продавал во дворе во время праздничной