Вечность мига. Роман двухсот авторов. Иван Зорин
требовать по утрам подогревать себе воду в бассейне, а на ужин готовить черепаховый суп. Он зажил припеваючи, но по привычке жаловался: «Я тут как кладбищенский сторож среди мертвецов».
Очень скоро по Москве поползли слухи, что писатель устраивает судьбу, и к его подъезду потянулись очереди, пока он не переселил в свой роман всю Москву. Поначалу места в нём хватало всем, как в раю до изгнания. Москва обезлюдела, так что, приди враги, они бы заняли её без боя. Но враги не пришли, опасаясь попасть в плен к чужеземному романисту. Для этого у них были соотечественники, строчащие пером, как швея иглой. Роман пух на глазах, грозя лопнуть как мыльный пузырь. Заселив его, как адресную книгу, персонажи привычно толкались в троллейбусах, толпились на площадях, теснились в постелях. Они тащили в утопию свою мышиную возню, клопиные матрацы, превращая её ядовитыми сплетнями в серпентарий. И постепенно виртуальная жизнь прискучила москвичам не меньше их прошлых реалий. Многие стали проситься назад, возвращаясь в свои квартиры, они опять заселили Москву.
Жизнь – сон
У одного человека была жена, как роба заключённого, и дети – иллюстрации болезни Дауна. Рожая последнего, жена кричала так, что оглохла повитуха, и с тех пор не могла остановиться. Зато во сне мужчину окружали женщины, грудь которых могла отдавить глаза, а ноги – свести с ума евнуха. И они дрались туфлями за ночь с ним. В жизни ему везло как утопленнику, его радости умирали, не успев родиться, и он бегал между их могил, как кладбищенская крыса. А во сне, прежде чем остановиться, шарик в рулетке спрашивал, на какой цвет он поставил. Днём он считал в кармане дыры, а ночью понимал, почему куры не клюют денег. Так его пространство раскололось, а время раздвоилось: с опущенными ресницами летело как стрела, с поднятыми – текло по усам.
Но близкие грызли его, как сахарную кость, а жизнь била всё сильнее. Он еле успевал уворачиваться от её тычков и подставлять левые щёки и оттого спал всё дольше. Он стал как слепой: во сне видел море, скалы, темневших в ночи чаек, а наяву – ничего. В конце концов он пробудился всего на минуту. «Жизнь – сон», – развёл он руками.
С тех пор его выражение прицепилось к миру, как репейник.
Что на роду написано
Он бежал и бежал. Дзинзарий среди дзинзариев. А кругом – нихтонги! За каждым деревом. Надо дорого продать жизнь! Пока руки сжимают топор, надо их убивать! Ещё в детстве он клялся в ненависти к ним. Как отец. И дед. Один лес помнит, с чего началась война. Но её не остановить! Отец погиб на ней. И дед. Но почему он должен умереть? Потому что родился дзинзарием? Лучше об этом не думать. Только лесные духи знают, как всё устроено. А он всего лишь человек. Листик в лесу. Упал – и нет! И всё же, он так молод! И ещё ничего не видел! А надо умирать! За что? За что? «За что-о-о?» – подхватило крик эхо.
И он проснулся. Нихтонгом. В лесу, полном дзинзариев.
И крепче сжал топор.
Революция в Америке
Венедикт