Жизнь бабочки. Жанна Тевлина
но это были совсем другие дети. Трудно было представить, что они так же, как и все, ходят в обычную школу с ее примитивными и жестокими правилами выживания. Эти дети не были коллективом, каждый из них был сам по себе. Они не стеснялись говорить первое, что им приходит в голову, не боялись реакции окружающих на собственные слова, даже, наоборот, ждали ее. Были у них такие обсуждения прочитанного, когда, услышав чье-нибудь очередное фантастическое заявление, Сева иной раз вздрагивал, с ужасом ожидая шквала издевок, которые посыплются на голову говорившего. Но ничего не происходило. Он долго не мог к этому привыкнуть и долго не решался заговорить сам. А когда решился, с изумлением обнаружил, что его слушают так же доброжелательно и, что удивительно, обсуждают его слова, иногда критикуют. Но это звучало необидно, и радовало, что к нему и к его словам относятся серьезно.
Занятия вела Галя Брехт, очень странная женщина. Сева таких раньше не встречал. Лет ей было, наверное, сорок, а может и тридцать, она всегда ходила в джинсах и свободных кофтах, была очень худой и безгрудой. Казалось, ей безразлична собственная внешность. Девочки иногда разглядывали ее, с Севиной точки зрения, абсолютно невзрачные кофты, шумно восхищались. Галя выглядела смущенной, отмахивалась. Определив ее с самого начала как неудачницу, очень скоро Сева пришел к странному выводу: Галю невозможно обидеть. Он не мог объяснить природу этого явления, просто так чувствовал, и это рождало смесь зависти и уважения.
Поначалу было много обсуждений Галиной фамилии. Всех интересовало, не родственница ли она того самого Брехта. Сева старался в дискуссиях не участвовать, так как не очень четко представлял, о ком идет речь, хотя имя это когда-то слышал. Отец без вопросов выдал ему «Жизнь Галилея», и он старательно вчитывался, пытаясь определить признаки гениальности. История оказалась нудноватая, но главное, теперь он был подкован, хотя к тому времени тему фамилии уже закрыли.
Галя говорила глуховатым и очень низким голосом, и он любил слушать этот голос, даже не вдумываясь в смысл сказанного. Она работала в каком-то маленьком журнале, писала то ли о кино, то ли о театре, и, в общем, тоже была журналисткой. Это было удивительно, так как она резко отличалась от всех, кто работал с отцом. Много Сева об этом не раздумывал, понимая, что до отца ей далеко. Мама, однажды увидев Галю, назвала ее диссиденткой и старой девой, и Сева понимал, что она не так уж далека от истины, хотя в домашних спорах всегда Галю защищал и нахваливал. Родители снисходительно улыбались. Как теперь он понимал, они совершенно точно определили, что она неопасна. Так, мелкая сошка, которая Севку расшевелила, и на том ей спасибо. Родители вообще всегда безошибочно чувствовали опасность и никогда зря не паниковали. Но зато, когда ситуация им не нравилась, реагировали мгновенно.
Еще там была Маня Вольская, его ровесница. Они тогда учились в девятом классе. Маня была из тех, кого любят все и все восхищаются. Хотя она была скорее некрасивой. Сева старался себя убедить, что на самом деле это не так, но факт оставался фактом: