Жизнь бабочки. Жанна Тевлина
может быть в «Маленьком принце». Она всегда говорила с ними на равных, как с профессионалами.
После занятия пошли гулять в парк, к старому пруду, куда обычно ходили всей компанией. Первый раз они оказались с Маней вдвоем. Она шла молча, потом остановилась, закурила. Сева как-то пробовал курить, и ему даже понравилось, но он очень боялся втянуться, не из-за себя, из-за родителей, для которых это будет настоящей трагедией. Ему было их жалко. Однако Маня с сигаретой казалась еще более чужой и далекой, чем обычно, и он считал минуты, когда она докурит и наконец можно будет пообщаться.
– А тебе что больше нравится, «Маленький принц» или репортажи?
Он хотел спросить о чем-то совсем другом, но ничего не придумывалось, а молчание начинало тяготить. Маня улыбнулась. Она все так же смотрела перед собой и к нему не повернулась.
– Ну, разве можно это сравнивать? «Маленький принц» – это мечта, утопия, которая никогда не сбудется. А репортажи – это реальность, очень страшная реальность…. Но и то и то гениально.
– Уж прямо гениально!
Почему-то захотелось ее позлить. Она наконец повернулась к нему.
– У тебя другие фавориты?
– Нет… мне тоже очень понравилось. Очень сильно… Но говорить «гениально»…
– А кто, по-твоему, гениален?
– Ну, я не знаю… Мы же говорили об Экзюпери как о журналисте… Это, конечно, здорово, но есть много хороших журналистов.
– Кто, например?
– Ну, например, у отца в газете…
– Ах, у отца в газете! – Она хрипло рассмеялась. – Ты уж извини, но для меня твой отец не авторитет.
– Это почему это? Ты что, его знаешь?
– Твой отец – коммуняка.
Сева опешил. Он и сам иногда об этом думал. В основном после того, как на даче случались разные разборки, насмешки, ничего серьезного, да и не в Севин адрес. Просто он умел сопоставить события и сделать выводы. Хотя дома у них никто пафосных речей не произносил и лозунги не развешивал. Было известно, что отец делает свое дело, и делает его хорошо. А это не каждый умеет. Но задело другое. От Маниных слов веяло не просто холодом, а такой незаслуженной враждебностью, которую не было сил вынести.
– И вообще, надоело уже слушать про твоего отца. У моего отца то, у моего отца это…
– А про твоих мужиков, думаешь, не надоело слушать?
Она резко остановились. Глаза сузились до щелок и запали.
– А тебе завидно?
– Мне?!
– Тебе! Твое-то какое собачье дело?
– А не надо из себя чистенькую строить! А то коммуняки ей не нравятся, а сама…
– А что сама? Я никого не трогаю. Это мое личное дело. Захочу – с каждым спать буду!
Она смотрела на него брезгливо, и это было еще обиднее враждебности. Откуда-то из глубины поднялась жаркая волна, появилась невероятная легкость. И ненависть, которая не тяготила, а, наоборот, давала силу.
– С каждым?
– С каждым.
– И