Служу по России. Савва Ямщиков
переулков наши разговоры могли свернуть на итальянское Возрождение, шедевры Симоне Мартини и Паоло Учелло. Белую зависть у Андрея, увлечённого Ингмаром Бергманом, вызывало то, что несколько лет назад я побывал в Швеции, вживую наблюдал места, запёчатлённые в лентах великого режиссёра, работал на острове Готланд, где в XII веке русские купцы построили православную церковь, украшенную фресками.
Меньше чем через двадцать лет поражающий строгой северной красотой остров стал местом действия «Жертвоприношения» – фильма, в котором я ещё раз, впервые после «Зеркала», пережил чувство внутренней близости с Андреем Тарковским. Ни астральный Океан «Соляриса», ни залитая грязью Зона «Сталкера» подобных ощущений у меня, человека верующего, не вызвали. «Ностальгию», зная о давней влюблённости Тарковского в итальянское искусство кватроченто, его желании сделать картину именно в этой стране, ждал с интересом, надеждой. Но история, рассказанная в этом, безусловно, очень талантливом фильме, не всколыхнула, не растревожила душу – как это случилось с «Ивановым детством», «Андреем Рублёвым», «Зеркалом», «Жертвоприношением». Считаю, что без этих четырёх работ Тарковского мне жилось бы труднее…
«Савелий, а почему мы не видимся?» – воскликнул он тогда, при случайной встрече на людном московском перекрёстке. Что я мог ответить Андрею? Всегда относился к нему с любовью, проблема была не во мне. Конечно, он чувствовал это, иначе не предложил бы зайти к нему в гости. Я знал, что у него новая семья, что не увижу рядом с Андреем умную, талантливую, душевную Ирму и не раз сидевшего у меня на коленях маленького Арсения. Знал и то, что в окружении Тарковского, как это часто бывает с гениями, появились недостойные, мелкие людишки, которые плетут интриги и сплетни, отрывая Андрея от старых друзей и соратников. Самый страшный из этой стаи в фильме «Калина красная» предстал одним из убийц Егора Прокудина. Меня не удивило, что Василий Макарович пригласил не актёра, а тот столь убедительно «перевоплотился» в зловещего мерзавца. Странным казалось другое: как Андрей, умнейший, тончайший знаток человеческих душ, не видит очевидного? Оказалось, видел. Почитайте дневниковые записи Тарковского, опубликованные после его смерти в максимовском «Континенте».
В семидесятом году, поверяя листу бумаги раздумья о достоинстве, чести, о том, как страшно и подло испытывать чувство, что ты никому не должен, Андрей, писал, что того супермена он «…раскусил. Очень слабый человек. То есть до такой степени, что продаёт себя. Это крайняя степень униженности».
В «Зеркале» я увидел отражение собственного детства, в матери героя фильма узнал черты и моей мамы. Александра Васильевна Гришина (Ямщикова) в доме отдыха туристов. 1963 г.
Предложив мне стать его единомышленником в создании «Андрея Рублёва», Тарковский так потом и относился к своему «консультанту по материальной культуре». Советовался не только по поводу икон, но и при подборе актёров, выборе натуры. Часто наши