Пожиратели плоти. Олаф Бьорн Локнит
государства, даже тех, которые его не касались. Поэтому он был крайне суетлив и непоседлив, многоречив и очень забывчив.
При восшествии на престол мятежного принца Арпелло Публио посмел усомниться в законности этого шага, за что был посажен в темницу, и лишь победное возвращение Конана спасло его от неминуемой казни.
Когда киммериец вытащил своего верного, отощавшего и порядком завшивевшего канцлера из Железной Башни, то умилился и наградил его поместьем казненного барона-изменника и мечом, на котором велел выгравировать надпись: «Верному рыцарю и защитнику Аквилонии». Правда, при выборе меча Конан не учел рост и физические возможности «верного рыцаря и защитника», а потому вновь испеченный национальный герой причинял своей наградой немало трудностей как себе, так и окружающим. Решившему носить этот меч во что бы то ни стало дородному и низкорослому Публио теперь приходилось при подъеме отдыхать на каждой площадке дворцовой лестницы, а его вежливые поклоны грозили стоявшим позади придворным серьезными увечьями.
Несмотря на попытки домашних отговорить главу дома от ношения опасного оружия, канцлер продолжал упорствовать – до того печального случая, когда во время приема он умудрился, неловко повернувшись, задеть и опрокинуть мечом кресло вместе с находившейся в нем престарелой госпожой Изарой, матушкой графа Троцеро. Три дня Публио сидел дома в ожидании официального вызова от графа на поединок, и, когда этого не произошло (старая графиня отделалась легким испугом, и Троцеро простил мученика за свободу Аквилонии), меч был торжественно водружен на стену над семейным ложем супругов. Остряки-придворные намекали, что эта реликвия висит там исключительно для устрашения некоторых близких друзей молодой канцлерши.
От Публио Люций узнал, что совет недавно закончился, и король вместе с Просперо удалился в свои покои для обсуждения особо важных дел. Люций вздохнул, проклял свою хлопотную должность, и направился вверх по дворцовой лестнице. Личные покои короля Конана охранялись с большим тщанием, особенно после организованного изменником Аскалантом покушения, когда киммериец остался жив лишь благодаря своей огромной силе и выносливости. Через первый круг стражи Люций пробился, но офицер следующего дозора, в третий раз выслушав убедительную речь служащего о важности его миссии, не менее убедительно посоветовал Люцию отправиться к стигийским демонам, которые наверняка отнесутся к его словам более внимательно.
Усталый Люций побрел обратно и оказался в одной из комнат внешних покоев. Не обратив внимания на каких-то сидящих у окна женщин, он тяжело плюхнулся на мягкую софу.
– Теперь я точно опоздаю к обеду, – мрачно произнес Люций и в сердцах призвал Митру покарать не в меру ретивых вояк. Услышав веселый девичий смех, он с досадой обернулся… и, торопливо вскочив, отвесил глубокий поклон, кляня себя за то, что не узнал Белезу, любимую наложницу Конана.
– Прости, госпожа, что был столь бесцеремонен и помешал тебе… – осторожно начал Люций и,