Пожиратели плоти. Олаф Бьорн Локнит
Турана, кипучим многолюдьем торговой Мессантии, экзотичностью Хоршемиша или суровым величием Кордавы – но чувствовалась в ней какая-то особенная дерзкая жизнестойкость, позволяющая ей с насмешливой снисходительностью взирать на более древние города, уже растерявшие в прошедших веках свой задор.
Сколько пожаров, эпидемий, восстаний и захватов власти пережила Тарантия, не единожды разрушались ее дворцы, храмы и акведуки – но вновь возрождался неукротимый город, наполнялись людским потоком его улицы и площади, вновь тянулись туда караваны купцов, приезжали искать счастья ремесленники и наемники, прибывали для учебы в Университете молодые люди со всех концов света, шли паломники – посетить храмы Митры, стекались аристократы всех мастей в расчете на славу и положение при дворе. Сейчас столица, оправившись от волнений, связанных с недолгим правлением принца Арпелло, вновь расцвела, и горожане с головой ушли в свои будничные радости и заботы, как всегда не задумываясь о том, насколько ненадежно спокойствие в этом изменчивом мире.
Меньше всего склонны были задумываться о будущем обитатели Тарантийского Университета – предмета гордости и головной боли властей столицы. И сейчас, несмотря на поздний вечер, когда почтенные горожане уже пристраивают на голову ночной колпак, в небольшом кабачке, что близ Университета, веселье было в полном разгаре. Кабачок назывался «Белый Конь», что подтверждала вывеска с намалеванной на ней бледной головой некого мифического зверя, но студенты, бывшие основными его посетителями, называли его просто «Конюшня» – и это название, надо признать, подходило кабачку гораздо больше. Он состоял из одного обширного зала, где на полу, засыпанном начавшей подгнивать соломой, громоздились деревянные столы и скамейки, которые даже вселенский потоп не отмыл бы от въевшихся в них жира и копоти. Попытки нескольких масляных фонарей разогнать полумрак, перемешанный с плывущим из кухни дымом, были просто жалки. За стойкой уныло восседал сам хозяин «Белого Коня», проклинающий, казалось, себя, свое заведение, своих посетителей и остальной мир в целости. Впрочем, в кредит он отпускал охотно, что снискало ему большую популярность среди местной молодежи.
Но вечные грязь, вонь и духота, царившие в кабачке, не мешали компании неприхотливых любителей наук наслаждаться жизнью, молодостью и дурным, зато дешевым вином. Повод для сегодняшнего празднества уже был прочно забыт всеми присутствующими. Кажется, провожали домой в Аргос молодого Джицци. По крайней мере, платил именно он.
Украшали развеселую компанию несколько пестро одетых женщин, согласных за бесценок дарить свою любовь вкупе с известными болезнями. Одна из них, блондинка с устрашающе накрашенными губами, слезла с колен худого смуглого зингарца и, слегка пошатываясь, исчезла за дверью, ведущей на задний двор. Ее кавалер понимающе кивнул и присоединился к нестройному, однако на редкость единодушному хору, затянувшему одну из незамысловатых студенческих песенок:
Крестьянин пашет, плотник стучит
По длинной доске молотком.
А