Еще жива. Алекс Адамс
Они издавали звуки, похожие на собачьи. Я не знала, что это не собаки. Поначалу не знала. Не знала, пока не проснулась в амбаре. Я пыталась выбраться наружу, потом нашла лестницу и залезла наверх.
– Что случилось с твоим глазом?
– Я не знаю.
– Ладно, ты не обязана мне рассказывать, если не хочешь.
– Ты думаешь, я глупая. Глупая слепая девочка.
– Глупый человек не залез бы по той лестнице.
На мгновение она уходит в себя. Потрясение все еще блуждает в дальних углах ее сознания.
– Это сделали не люди-собаки. Там было что-то острое в досках. Гвоздь, наверное. Толстый длинный гвоздь. Понимаешь? Я такая дура. Теперь никто меня не полюбит. С одним-то глазом.
Невидимая линия на земле между нами не позволяет мне подойти к ней ближе. И я не нахожу нужных слов.
– Мне должны были дать собаку-поводыря, до того, как все это началось. Я всегда хотела иметь собаку. Собака любит тебя, каким бы ты ни был.
– И что же случилось?
– Отец сказал, что нам не нужен лишний рот.
Она отворачивается.
Я не знаю, почему продолжаю лгать. Может, это как экспресс: если отправился в путь, то не меняет направления до конечной станции. Или, может быть, я просто дурной человек. Хотя, если честно, я так не думаю.
– Этой ночью мне опять снилась ваза, – начинаю я и тут же останавливаюсь, раскрываю ладонь и массирую сразу оба виска большим и средним пальцами. – По правде говоря, нет. Нет, мне вообще не снилась ваза.
На нем сейчас надето его служебное лицо: спокойное, не осуждающее, глаза горят вниманием. В этом человеке невозможно уловить даже намека на желание узнать больше о том, кем я являюсь на самом деле, когда не разыгрываю ненормальную на этой кушетке. Он опускает глаза в блокнот, что-то там черкает, затем снова встречается со мной взглядом.
– Вы воспринимаете это как прогресс?
– А что вы только что записали?
Доктор Роуз откидывается на спинку кресла и, потягиваясь, самоуверенным движением самца потирает живот. Сквозь рубаху можно рассмотреть, насколько его живот твердый, плоский и слегка рельефный.
– Это имеет значение? – спрашивает он.
– Пожалуй, нет, просто любопытно.
Он натянуто смеется.
– В чем дело? – спрашиваю я, не поняв причины его смеха.
– Я не могу уговорить вас посмотреть внутрь вазы, однако же вы хотите взглянуть на то, что я пишу.
– Возможно, мне хочется узнать, что вы в действительности думаете обо мне.
Я закидываю ногу на ногу и наклоняюсь вперед. Бросаю на него взгляд, про который Сэм когда-то сказал, что в нем поровну тревоги и искушения. Чувство вины молнией вспыхивает в моем сознании и тут же гаснет. Мы – доктор и пациент. Нет, клиент. Так он сказал. Но я больше не могу воспринимать его подобным образом, как и он не в силах сдерживаться и не сидеть вот так, с разведенными в стороны коленями и ладонью на животе – все указывает на его член. Наши тела иногда делают то, что делают, не дожидаясь разрешения.
– Так скажите мне, я сумасшедшая?
Он