Эмират. Темная сторона Дубая. Евсей Иванович Гурьев
для мозгов вредно. Тут до конца октября – вообще край. Я щас даже на балкон не выхожу. Душно. Даже вечером.
– На какой из четырех балконов? – подколол я его.
– Да на все. Кондеи «каля-каляшка» вон чистит летом два раза в месяц, все равно дерьма налипает много. А чо делать, у меня, вон, видел, как солнце шпарит. Ну, ты реально перебздел, да?
– Чуть ежа не родил, – признался я, – А «каля-ляшка» – это что?»
– «Каля-каляшка?» – Вилли, наконец, перестал двигаться и облокотился на столешницу, отделявшую отсек кухни от огромного холла, – а это пилиппина…
Судя по моему недоуменному лицу, он понял, что нужны пояснения.
– Ну, филиппинка, – убираться сюда приходит два раза в неделю. Они букву «ф» не выговаривают, поэтому пилиппинами называются, ну и язык у них такой смешной.
– Морни-и-и-инг…, – передразнил он, и я засмеялся, -…хеллу-у-у си-и-ир…
И на своем между собой: «Каля-каля, каля-каля, каля-каля…» А ты, сам то, где остановился?
– В Шардже. Шарк отель.
– Далековато. Там Раджив еще работает, – он снова стал широко улыбаться, – Ириски привез ему?
Я, чувствуя новую подставу, кивнул головой. Кажется, одним такси дело не ограничилось.
– А что не так с ирисками?
– Да Раджив блевал один раз прямо на рабочем месте, когда у бутлегеров бухарь левый купил. В Шардже, ведь, спиртное под запретом, а в соседний Аджман мотаться ему было лень, ну вот он и залетел. Там как раз парень жил, который с нами работает – Ренат. Ну, так вот, вечером этот Раджив к нему стучится – типа укрой, а то начальство заметит, что я бухой в говно. А поехать домой боится: могут прочухать и тут же в полицию стукнуть. Это сухой эмират! Ну, Ренат – не человек что ли? Пускает. А тот сразу оккупировал туалет и как начнет блевать, перепил, бедолага, сивухи. Туда-сюда, часа два он там э-э-эдика звал. Ренату пришлось телек на полную включить, чтобы заглушить этот интимный диалог с унитазом. Потом, короче, выходит и заявляет Ренатке нашему, чо это все от русских ирисок, которыми тот его вчера угощал. Как в анекдоте, выпили три литра водки и отравились печеньем, – Вилли оглушительно захохотал, а я понял причину болезненного выражения лица ресепшиониста на мой подарок. Вот мы ему теперь одни ириски и дарим, чтобы вкус не забывал!
– А розовое такси? Туда, и правда, нельзя мужикам садиться? Обвинят в изнасиловании?
– Да кому ты, нахер, нужен, – махнул рукой Вилен, – Баба-водитель, даже если сядешь, тебя выстегнет и никуда не поедет. Какие проблемы-то?!
Так. И тут Жорик меня подколол. Теперь и вовсе не знаешь, где ему верить, а где нет. Вилли посмотрел на часы и спохватился.
– Все, братишка, пора нам с тобой в университет двигать. Время уже двенадцать. Ты документы принес? Я гляну?
Он схватил мою папку со стола и начал сосредоточенно шуршать бумагами, морща лоб и бормоча себе под нос английские термины.
Я