Тысяча и одна ночь. Эпосы, легенды и сказания
спросил об этих тюках и их владельце, и ему сказали: «Это подать Дамаска, и она едет к царю Омару ибн ан-Нуману, владыке города Багдада». – «А кто предводитель этого каравана?» – спросил Дау-аль-Макан. «Старший царедворец, что женился на девушке, которая преуспела в науке и мудрости», – сказали ему.
И тут Дау-аль-Макан горько заплакал и задумался, вспоминая свою мать, и отца, и сестру, и родину. «Нет больше здесь для меня места, – сказал он истопнику. – Я отправлюсь с этим вот караваном и пойду понемногу, пока не достигну родины». – «Я не был спокоен за тебя на пути из Иерусалима в Дамаск, так как же я спокойно отпущу тебя в Багдад! – воскликнул истопник. – Я буду с тобою вместе, пока ты не достигнешь свой цели!» – «С любовью и охотой», – ответил Дау-аль-Макан.
И истопник принялся снаряжать его и оседлал ему осла и положил на осла его мешок, а в мешок он сложил кое-какие запасы. И, затянув пояс, он приготовился и стоял, пока мимо него не прошли все тюки. А царедворец ехал на верблюде, и пешая свита окружала его. И Дау-аль-Макан сел на осла истопника и сказал истопнику: «Садись со мной», но тот отвечал: «Я не сяду, но буду служить тебе». – «Ты непременно должен немного проехать на осле», – воскликнул Дау-аль-Макан. И тот ответил: «Пусть будет так, если я устану». – «Ты увидишь, брат мой, как я вознагражу тебя, когда приеду к своим родным», – сказал Дау-аль-Макан. И они ехали непрерывно, пока не взошло солнце, а когда настало время полуденного отдыха, придворный приказал сделать привал. И путники спешились и отдохнули и напоили своих верблюдов, а затем он велел отправляться.
И через пять дней они достигли города Хама и остановились и пробыли там три дня…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала семьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что они провели в городе Хама три дня, а потом поехали и ехали беспрерывно до тех пор, пока не достигли другого города, в котором провели три дня, а затем они поехали и вступили в Диар-Бекр, и на них повеял ветерок Багдада. И Дау-аль-Макан вспомнил о своей сестре Нузхат-аз-Заман, об отце и о матери и подумал, как он вернётся к отцу без сестры, и заплакал и застонал и начал жаловаться, и его печали усилились. И он произнёс такие стихи:
«О други, доколь терпеть и медлить придётся мне?
И нету ко мне от вас гонца, чтоб поведать мне.
Ведь дни единения так кратки, поистине!
О, если б разлуки срок короче мог сделаться!
Вы, за руку взяв меня, откиньте одежд покров –
Увидите, как я худ, но скрыть худобу хочу.
И если кто скажет мне: «Утешься!» – скажу ему:
«Клянусь, не утешусь я до дня воскресенья».
И истопник сказал ему: «Прекрати этот плач и стенания, мы близко от шатра царедворца». Но Дау-аль-Макан воскликнул: «Я обязательно должен говорить какие-нибудь стихи, быть может огонь в моем сердце погаснет». – «Ради Аллаха, – сказал истопник, – оставь печаль, пока не прибудешь