Три пути смертного. Маг. Воин. Человек. Андрей Дорогов
пачку в ладони и без замаха, движением одной кисти бросил ее Максиму.
Максим легко поймал ее (не Бог весть какой трюк), аккуратно положил на стол и повернувшись к Ивану спиной поставил турку на огонь:
– На тебя делать?
– Хороший варишь?
– Никто не жаловался.
– Тогда делай.
Максим спиной чувствовал, как слегка расслабился опер:
– Да ты, Иван, не напрягайся, рассказывай, зачем я вам понадобился.
– Кому это нам?
– Ты дурку не включай, еще скажи, что простым опером работаешь. – Помешивая в турке кофе, он чутко вслушивался в тишину у себя за спиной.
– Ладно, тебя не обманешь. Никакой я не опер.
– И не Иван свет Петрович Крюков, да? – по кухне плыл терпкий аромат хорошего кофе.
– Не Крюков, но Иван Петрович.
Максим знал, гость говорит правду. Он ловко подхватил турку с огня и разлил по чашкам. Иван втянул ноздрями запах.
– Пахнет хорошо.
– Что я еще хорошо делаю? – он стоял, прислонившись спиной к мойке, чутко держа в руках крохотную чашку с чернильного цвета жидкостью.
– Акцию хорошо спланировал.
– Какую, акцию? – Максим по-настоящему удивился.
Бывший капитан ткнул пальцем в потолок. Максим вздохнул:
– Это была не акция, и уж тем более, не спланированная.
– А что это было? – Иван затушил окурок и, откинувшись на подоконник, поднес к губам чашку.
Максим нахмурился:
– Ты не поймешь, Иван.
– А ты попробуй, я умный, пойму.
– Тут дело не в уме, долго рассказывать придется, чтобы, что-то понять.
– А я никуда не тороплюсь.
Максим глотнул кофе. Пауза затягивалась.
– Лады, только сначала сам расскажи, что тебе известно.
Он спросил специально, чтобы не сболтнуть лишнего. Вот только трюк его не удался.
– Хорошо. – Иван, отпил кофе, неторопливо достал сигарету из пачки, долго раскуривал.
– Начнем с того, что никакой ты не Максим Александрович Лотов.
Максим жестом остановил его. Сходил в комнату принес пачку «Беламора». Тяжело опустился на табурет. Прикурил. Втянул в себя тяжелый дым, кивнул – продолжай.
– Твое настоящее имя Петр Викторович Свержин, сын крупного адвоката, муж дочери известного профессора.
Максим прикрыл глаза.
Воспоминания, которые, казалось, он давно похоронил, тяжелым мутным клубом всплыли в памяти. Ему сделалось дурно. Голос лже Крюкова потускнел, вытесненный событиями десятилетней давности.
Петр Свержин.
Десять лет назад…
– Ну что, Петро, в дорогу готов? – Голос отца весело грохотнул в ухо.
Я поиграл мышцами:
– Всенепременно, батя.
– Зови своих, мы подъехали.
Под окнами, призывно бибикнула, «японка» отца.
– Олюня, бери Настюху, родители приехали.
– Уже бежим, – жена потерлась носом о мою щеку, сунула, капризничающую с утра дочку в руки, – держи.
Я подхватил теплый комочек на руки.