Три часа без войны. Максим Бутченко
Кизименко закрыл глаза, какая-то тяжесть навалилась на него, тело стало тонуть в трясине сна. Единственное, что он заметил, перед тем как задремать: с момента появления деда прошло всего лишь пятнадцать минут.
Глава 4
– Я сначала дам тебе в рожу, да так, что ты с копыт свалишься. Ты че, не понял, чмошник? Сюда иди. – Высокий худощавый пацан с чуть растопыренными ушами, по прозвищу Муха, стоял над Ильей, словно дерево над кустом.
Дело было в шестом классе, на уроке по русскому языку. По какой-то неведомой причине в школе Илья попал в категорию изгоев. Возможно, из-за своего спокойного характера. Когда все дети носились, как чумные, кричали и галдели, он тихо сидел за партой, во время урока превращался в статую, послушно складывал руки одна на другую и замирал. Так продолжалось до четвертого класса, когда одноклассники почему-то его невзлюбили, считали слабаком. Он был небольшого роста. Часто, когда на физкультуре выстраивались в линейку, Кизименко занимал третье место сзади. Может быть, причина была в этом или в чем-то ином. Нередко после уроков на него налетала толпа, окружала, а верзила, по прозвищу Кот, тянул его за ухо так, что хрящик гнулся. Хруст стоял такой, словно оставалось две секунды до того, как ухо сломается и кровь брызнет из рваной плоти. Но за миг до травмы Кот отпускал руку, и невыносимая боль пронзала маленького Илью. Он хныкал и под мальчишеский гогот быстро улепетывал домой, как жалкий побитый щенок.
В классе было только три изгоя. Длинный и худой, как жердь, Вовка Шурупов из нищей семьи. От таких всегда шел особый душок нестираных вещей и затхлой квартиры. Да, у каждого дома есть свой запах. На одной лестничной площадке с Ильей жили пожилые Сердюковы. Много раз мальчик бывал у них в гостях, уже не помнил, по какой причине. Его всегда удивлял порядок в квартире: чистые ковер и подстилки, на столике ничего не валяется, все расставлено по местам. Илья приходил посмотреть на этот упорядоченный уют, и первое, на что обращал внимание, – это запах. В сонме ароматов побеждало амбре размеренности, застоявшейся аккуратности, смесь запахов старой мебели, средства по уходу за ней, тщательно выбитых на улице ковриков и… стареющего тела. О, ничто не источает аромат сильнее, чем тело! Когда человек молод, то старается заглушить свой запашок парфюмом, но любой синтетический аромат одолевает постаревшая плоть. Это и есть запах жизни – истинный, концентрированный, последний. Тогда, еще совсем маленьким, он понял, что запах дома – это запах бытия. Если принюхаться, то не нужно никаких слов и пояснений – вот он, человек, в тонких, еле уловимых химических процессах, где всегда побеждает только один явный аромат.
Шурупов отчетливо пахнул нищетой. И стандартный набор: старенькая одежда, взъерошенные, как кусты, волосы, обшарпанный портфель. В списке изгоев класса он был под номером один. Второе место занимал Пашка Сажнев, сын баптистского пресвитера. Тут все понятно: мальчик из верующей семьи, а в обществе еще устойчива уверенность, что баптисты – это секта. Никого не волновало, что протестантизм – основа западной цивилизации.