Арабская кровь. Таня Валько
хотя уже тридцатилетнего родственника.
– С виду, может, и да, хуже с характерами, – шутливо возражает собеседница, говоря по-арабски с сильным египетским акцентом.
– Не преувеличивай, котик. – Хадиджа подгоняет всех внутрь, и видно, что она в этом месте по-прежнему чувствует себя как дома.
Входя в зал, Дорота задерживает дыхание. Он по-прежнему производит на нее невероятное впечатление, несмотря на то что в своей жизни она уже видела комнаты и больше, и более элегантные, и отделанные с изысканным вкусом. Хотя бы в доме Марыси. Но это первое место в ее жизни, которое так восхитило и очаровало ее. И оно по-прежнему выглядит точно так же. «У меня дежавю», – вздыхает Дорота. Толстые шерстяные ковры покрывают каждый квадратный метр пола. Тяжелая обитая мебель занимает центральную часть помещения. Маленькие столики, разбросанные по всей комнате, стоят у каждого, пусть даже самого маленького сиденья. С одной стороны находится столовая, отделенная от остальной части мраморной стенкой со столешницей. Стол длинный, около трех метров. Кружевная скатерть искусно задрапирована в ее центральной части, а старые лакированные украшения притягивают взгляд.
Дорота стоит посередине, осматривается вокруг, вглядываясь в каждую подробность. Она еще помнит огромные стрельчатые окна, высокие, более трех метров, закрытые плотными занавесками. Тяжелые вышитые гардины, как и когда-то, спускаются до пола. На стенах по-прежнему нет картин, зато есть таблички в богатых рамах, преимущественно черных, с золотыми арабскими письменами. Сейчас Дорота знает, что это фрагменты из Корана. Кроме того, стены покрывают красивые гобелены. По периметру комнаты стоят буфеты из цельного толстого дерева, а в них – безделушки и фотографии в украшенных рамках. Исчезли вазы, кру́жки, кувшины, кувшинчики, сахарницы из фарфора и серебра и весь хрусталь, который так любила мать Ахмеда. Нет уже коллекции изделий из цветного стекла, но взгляд Дороты вдруг притягивает какая-то маленькая вещица в углу на полке.
– Откуда это у тебя? – обращается она к Муаиду, указывая на маленькую скамейку, как в парке, под стеклянным деревцем с листвой из янтаря. – Я получила это от свекрови, когда мы переезжали на ферму.
Все онемели и смотрят на побледневшее лицо обиженной их семьей женщины.
– Перед отъездом в Йемен мать оставила мне коробку с ценными вещами, которые хотела передать своему внуку, когда тот вернется из Лондона, – к разговору подключается Хадиджа. – Я никогда ее не открывала и четыре года тому назад отдала запечатанной Муаиду.
– Там я это и нашел, как и большинство других прекрасных, но и скомпрометированных вещей, – искренне сообщает мужчина, глядя Дороте прямо в глаза. – Бабушка написала также длинное письмо, где сообщала мне о подробностях истории нашей семьи. Раскрыла тайну, которую мне вряд ли хотелось бы знать, но что поделаешь. Сейчас, по крайней мере, я все знаю. Если захочешь, то можем об этом поговорить, а те безделушки, конечно, твои.
– Поговорим, может, в другой раз – для одного дня это было бы слишком. – Дорота сжимает губы и опускает голову. – Сейчас