Рассказы освободителя. Виктор Суворов
встречи, но чего ему хочется, никто догадаться так и не сумел за все годы его пребывания на этом высоком посту.
На пороге приемного покоя появились два совершенно звероподобных ефрейтора, и прием начался.
– 10 секунд… Раздевайсь!
Сапоги, ремни, шапки, шинели – все мгновенно полетело на пол. И вот мы в чем мать родила встали перед мордастым.
– Кру-гом! Наклонись! Раздвинь! – младший лейтенант Советской Армии исследует наши задницы. На губе курить нельзя, злостные курильщики иной раз, завернув обломочек сигареты в бумажку, надеялись пронести его на губу в заднице. Хитрость эта давно известна губному руководству и пресекается немедленно и беспощадно.
Звероподобные ефрейторы завершили тем временем краткий, но предельно тщательный осмотр нашей одежды и обуви, брошенной на пол.
– 15 секунд… Одевайсь!
Если тебя арестовали не в городе, а в части или в училище, и ты проходишь стандартную подготовку к отбыванию наказания – получаешь продовольственный и вещевой аттестаты, идешь на стрижку и в баню, – найди пять минут, чтобы сменить свои сапоги на бо́льшие. Любой, зная, что тебя ждет, отдаст свои. Взяв твои меньшие, он будет страдать, может, не меньше тебя, терпеливо дожидаясь твоего возвращения. Но большие сапоги – спасение на губе. Если ты с трудом натягиваешь сапоги, то не поспеть тебе в те секунды: одевайсь! Раздевайсь! И пять суток ареста могут превратиться в десять, а то и в пятнадцать. Это явление обычное и именуется оно «дополнительный паек», или ДП для краткости.
– Документы на стол!
– Ефрейтор, примите ремни!
На губе все живут без ремней, чтоб не удавились. Правда, в истории Киевской губы был один очень изобретательный узник, который в одиночной камере, где не было ничего, кроме привинченной к полу табуретки, оторвав нижний прошитый рубчик гимнастерки, смастерил себе короткую и тонкую, но очень прочную веревочку. Все это он делал очень осторожно, под почти постоянным наблюдением выводных, которые круглосуточно патрулируют в коридоре. После этого он сделал маленькую петельку, конец которой привязал к ножке табуретки. Минут десять он катался по полу, закручивая петлю. А все ж таки удавился!
– Деньги, часы?
Нет, мы такое на губу не берем, все равно отберут, а потом чужие, поломанные выдадут. Жаловаться некуда.
– Ефрейтор Алексеев[8]!
– Я!
– Первым делом всех этих служивых на дровишки.
– Есть, товарищ младший лейтенант!
По необычно чистому заасфальтированному двору нас провели в небольшой хозяйственный дворик, окруженный очень высокой кирпичной стеной.
Первое, что сразило меня, – ослепительный порядок. Все дрова, уже напиленные, были сложены настолько аккуратно, что их торцы образовывали почти идеально ровную стенку. Каждое поленце отрезалось точно по эталону – 28 сантиметров, и отклонение в 3–4 миллиметра считалось браком, который жестоко пресекался. Все эти поленья через день все равно пойдут в печку, и такая точность их нарезки никому не нужна, но порядок есть порядок.
Те дрова, что нам предстояло
Имена тех, кого щадить было незачем, я не менял. Первым заместителем командующего войсками Киевского военного округа действительно был генерал-полковник Чиж Владимир Филиппович, тот самый, который в 1954 году в Тоцких лагерях командовал 128-м стрелковым корпусом на учениях с реальным применением ядерного оружия (подробнее об этом читайте в книге «Против всех» (М: Добрая книга, 2013)); начальником киевской гарнизонной гауптвахты в описываемый период был капитан Мартьянов, его заместителем был младший лейтенант Киричек, самым свирепым из постоянного состава был ефрейтор Алексеев. Не я один запомнил этих славных блюстителей порядка на всю жизнь. –