Стрелецкий бунт. Роман. Вера Гривина
мирилась, но во время последнего приступа болезни царя Федора нарушила давно существующий уклад и принялась ухаживать за братом. В кремлевских палатах шелестел ропот: мол, негоже царевне торчать сутками на глазах множества мужчин – бояр, окольничих, дьяков, лекарей и слуг. Однако Софья из любви к близкому ей человеку махнула рукой на приличия. А под влиянием племянницы осмелела и Татьяна Михайловна.
Обе царевны не обратили тогда внимание на то, что патриарх, относившийся обычно с неприязнью к нарушению заведенного порядка, ни разу не упрекнул их за предосудительное, по мнению многих, поведение. Такая снисходительность стала понятна Софье, когда грянула присяга сыну царицы Натальи Кирилловны. Судя по всему, Иоаким, зная о предстоящем недовольстве любимой сестры и любимой тетки царя Федора (Татьяна Михайловна хотя внешне ладила со второй женой царя Алексея Михайловича, не любила в душе ни ее саму, ни тем паче Нарышкиных), постарался усыпить их бдительность.
«Обставил нас богомолец всея Руси, – злилась Софья. – Положим, мы, царевны, в теремном затворничестве и нас нетрудно обмануть. А куда же глядел наш родич, Иван Михайлович Милославский? Хотя он всегда был дурнем».
9 мая к ней утром явилась Татьяна Михайловна и с порога жалостливо сказала:
– Зря ты, Софьюшка, поедом себя ешь. Ничего от твоей печали не решится, да и грешно впадать в уныние.
Софья как будто очнулась от долго сна.
– Что слышно? – поинтересовалась она.
– Не особливо-то до нас слухи доходят, – вздохнула Татьяна Михайловна. – Вроде бы неспокойно в Москве.
– А как поживает боярин Языков?
Софья сама не знала, зачем спросила о ставшем ей с недавних пор ненавистном думном постельничем.
– Нет здесь более боярина Языкова, – огорошила ее тетка. – Он более седмицы не показывается в Кремле.
– Уж не помер ли, Иван Максимович?
– Господь с тобой! Живой он! Да токмо ему по указу Петруши нельзя более бывать в царских палатах.
– Но не сам же Медвежонок опалу на Языкова наложил?
– Вестимо, не сам, – подтвердила Татьяна Михайловна. – Сказывают, владыка патриарх и бояре изгнали Языкова, чтобы стрельцы успокоились.
Софья с сомнением покачала головой.
– Сдается мне, стрельцы – лишь повод. Вскорости Матвеев ворочается, а двум медведям в одной берлоге не ужиться.
– Еще и Лихачевых изгнали, – сообщила Татьяна Михайловна.
Софья удовлетворенно хмыкнула:
– Поделом всем троим!
– Не злорадствуй, Софьюшка, – упрекнула ее тетка. – Господь, не любит, когда радуются чужой беде. Каково еще нам придется? Чай, Матвеев и нас не жалует.
– Не жалует, – печально согласилась Софья.
– И царевичу Ивану, поди, тоже будет нелегко, – добавила Татьяна Михайловна.
– Как он поживает?
– По-прежнему: