Югославия в XX веке. Очерки политической истории. Коллектив авторов
соратники Н. Пашича всегда и стремились79… Таким образом, и здесь мы солидарны с О. Попович-Обрадович, «в начальный период парламентского правления в Сербии фактически сложилась система политического монизма»80.
И во-вторых, если согласиться с понятием парламентаризма, как неотъемлемого элемента либеральной доктрины, состоящего в признании обществом необходимости «публичной дискуссии», то в Сербии, как мы уже видели, для нее не существовало ни социальных оснований в виде отдельных общественных групп – возможных субъектов такой дискуссии, ни желания победившей партии идти хоть на какой-то компромисс с оппонентом. Отношение сербских партий (причем всех, без исключения) «к другому» в корне разнилось от того же в Европе и было связано с особенностями политической культуры.
Все дело в том, что немногочисленная сербская элита воспринимала свою роль как «миссию», и это окрашивало политический процесс в весьма специфические тона. Каждая партия (а особенно этим грешили радикалы, всерьез отождествлявшие себя со всем сербским народом) полагала одну лишь себя спасительницей Сербии[19], относясь «к другим» не как к оппонентам, но как к непримиримым врагам. Соответственно, и политику эта партия понимала не как способ амортизации общественных противоречий (с лежащим в его основе компромиссом), но как постоянную и беспощадную борьбу с теми, кто не разделяет ее позицию81. Именно поэтому в эпоху последних Обреновичей партийная борьба и приобретала столь жестокий характер, а коалиционных кабинетов практически не существовало.
П.А. Кулаковский с полным правом писал И.С. Аксакову в начале 1880-х годов: «Что меня больно поражало всегда в Сербии, это то, что здесь партии ненавидят друг друга больше, чем общего врага»82. Не он один констатировал сей факт. Сербский судейский чиновник Никола Крстич также зафиксировал в своем дневнике: «Да, у нас есть политические партии, но они готовы перерезать друг друга»83. А Владан Джорджевич – экс-лидер «октябрьского режима» – с горечью вспоминал: «Тяжела была судьба ответственных политиков в семидесятые, восьмидесятые и девяностые годы XIX в. Страна тогда раздиралась борьбой вошедших друг с другом в кровавый клинч нескольких партий, каждая из которых претендовала на то, что именно она – хранитель сербского патриотизма»84.
Все точно. К примеру, политический «террор большинства», царивший в период правления радикалов в начале 1890-х годов, сменился после их отставки не менее жестким курсом меньшинства. Не имея поддержки в народе, либеральное правительство Йована Авакумовича предприняло самые зверские меры, вплоть до расстрела неугодных, дабы вытеснить своих противников из локальных органов власти накануне «парламентских» выборов 1892 г., каковые проводились под жесточайшим прессом полиции85.
Такие взаимоотношения «верхов» органично дополнялось действиями «снизу» – смена партийных режимов часто сопровождалась уже не политическим, а физическим террором. Так, в 1887 г., после
19
Один из вождей радикалов, Пера Тодорович вспоминал впоследствии, как в начале бурных 1880-хгодов в партийной среде складывалось «убеждение, что именно в нас, радикалах, есть спасение Сербии и ее счастье. Мы – это те, кого историческое провидение выбрало, чтобы принести ей возрождение» (См.: