Югославия в XX веке. Очерки политической истории. Коллектив авторов
харизматическим лидером Николой Пашичем. При этом, и вождь, и партия мало изменились как в своем «мессианстве» («Я уверен, что одна только Радикальная партия способна сохранить и усилить Сербию, а также реализовать все наши идеалы»107, – писал Пашич в 1907 г.[31]), так и в восприятии демократии, парламентаризма, политического плюрализма и других европейских институций и идей. Так, они по-прежнему рассматривали демократию как ничем не ограниченное право большинства на монопольную власть, а парламентаризм как институционализацию такого права; решительно отвергая при этом плюрализацию власти и считая одних лишь себя выразителями интересов народа108. И, соответственно, те, кто думал иначе, оставались для радикалов врагами, а не оппонентами, компромисс с которыми был исключен начисто. Старый концепт «партийного государства», увитый отныне в парламентский флер, по-прежнему был стержнем радикальной политической культуры109[32].
Что ж, народ сербский действительно поддержал претензии радикалов, каковые, правда, были далеки от европейских подходов. Вершителями судеб королевства стали Н. Пашич (этот, по выражению Л.Д. Троцкого, «абсолютный властитель Сербии»110) и его радикальная генерация, которым, следовательно, удалось нейтрализовать анархичность низов, «примирив их с государственной идеей». Таким образом, национальное согласие в стране вызревало после 1903 г. на основе чисто традиционных понятий о власти и ее носителях111…
В заключение отметим, что, при вполне корректном соблюдении парламентской формы (в 1903–1914 гг. в Сербии не произошло ни одного переворота), политическое содержание институтов парламентаризма и их функционирование заметно отступали от базовых принципов (да и самой природы) классического парламентарного государства. Причина тому очевидна – и в эпоху «золотого века» сербский социум сохранял свой аграрно-патриархальный характер; в нем практически отсутствовал средний класс. И, следовательно, начало парламентской практики в стране предшествовало становлению в ней гражданского общества, что шло вразрез с опытом Европы, где все происходило с точностью до наоборот: там именно гражданин стоял в центре политики112. А значит – «парламентская форма» и ее реальное содержание расходились весьма значительно113.
Прав А. Вебер, заявив: «Там, где отсутствуют предпосылки, парламентское правление невозможно, либо, по меньшей мере, оно действует плохо»114. В том же, что предпосылки эти в Сербии действительно еще не созрели, мало кто из современников-интеллектуалов сомневался. Так, в сентябре 1895 г. Никола Крстич отметил в поденных записках: «И сегодня у нас нет достаточно элементов для парламентской жизни»115. А Владимир Вельмар-Янкович, чуть позднее, окрестил конституционную практику своей страны «суррогатом европейского парламентаризма»116.
Еще одной «слабостью» сербского парламентаризма, как уже говорилось, было резкое усиление политического веса «людей в погонах», которые открыто вышли на авансцену сербской
Важно заметить, что данная цитата взята нами из
Логика радикалов, при объяснении ими концепции «партийного государства», предельно проста. «Разве крестьянское государство может реализоваться как-то иначе, кроме единственного способа, когда государственная власть поставлена на службу крестьянской же партии?», – задавали они риторический вопрос. Но зачем в принципе это им было надо? Есть у них и на то ответ: «Такое партийное понимание государства облегчило бы примирение крестьянских масс с государственной идеей»