Греховная невинность. Джулия Энн Лонг
жду ребенка, преподобный.
Адам постарался придать лицу бесстрастное выражение, готовясь выслушать признание, от которого обычный человек состарился бы сразу лет на десять. Поскольку речь шла о Вайолет Ардмей (в девичестве Редмонд), пастора не удивило бы, если б отцом ребенка оказался сам архиепископ Кентерберийский. Однако архиепископа ожидала незавидная участь, узнай эту новость граф Ардмей.
– Примите мои поздравления. Дети – это прекрасно, – осторожно отозвался он.
Графиня благодарно кивнула в ответ.
– Я здесь из-за ребенка. Видите ли… так вышло, что у меня оказалась одна вещица… Год назад я не задумываясь выбросила бы ее в реку Уз, ведь я не имею к этому делу ни малейшего отношения. Но за последний год я кое-что узнала о… любви. – Она дерзко, едва ли не с вызовом вскинула глаза на Адама, будто считала любовь богохульством или ересью, грубой материей, не предназначенной для ушей священника. Знала бы она о недавней беседе пастора с леди Фенимор. – Думаю, здесь замешана любовь. Я… хочу поступить правильно. Для меня важно снять груз с души, прежде чем родится ребенок, и я решила передать эту вещь тому, кто распорядится ею мудро, согласно законам нравственности и добра, ибо к этому его обязывает пасторский долг.
В устах бывшей мисс Редмонд подобное толкование священнического долга звучало забавно.
Она протянула к Адаму руку и раскрыла ладонь, в которой оказалась изящная миниатюра.
В первое мгновение Адам не узнал лицо на портрете. Изображенная женщина казалась более юной, радостной, нежной, более невинной. Полной надежд.
– Это моя куз… это мисс Оливия Эверси?
– Да.
Адам недоуменно нахмурился. Откуда у Вайолет портрет Оливии?
Потом вдруг в голове у него мелькнула догадка, яркая, как внезапно вспыхнувший свет. Он почувствовал, как по шее пробежал холодок, волосы на затылке встали дыбом.
– Можно… – Бережно взяв миниатюру, он перевернул ее и увидел надпись, выведенную девичьей рукой: «Твоя навеки, О.»
Адам вспомнил нынешнюю Оливию, по-прежнему прелестную, но хрупкую, как стекло, ускользающую, неприступную. Она так искусно отвергала поклонников, что те и не подозревали, что их отвергли. Лишь одному человеку на земле Оливия могла бы подарить свой портрет, подписанный «Твоя навеки».
После недолгой паузы Адам отважился задать нескромный вопрос (впрочем, Вайолет пришла к нему по доброй воле, и, сказать по правде, его нисколько не заботило, что вопрос может показаться ей бесцеремонным). В эту минуту все его мысли занимала Оливия.
– Миниатюру отдал вам Лайон, ваш брат?
Он не сводил внимательного взгляда с лица Вайолет. Его немного забавляло, что та оказалась в замешательстве: лгать священнику – великий грех, однако пастор принадлежал к клану Эверси.
– Да, – выдохнула она наконец.
Казалось, сгустившаяся тишина в комнате пульсирует, словно сердце.
Адам понимал, что собирается задать вопрос, не относящийся к делу и, возможно, даже бесчестный, однако даже не