Три поколения. Художественная автобиография (первая половина ХХ века). Гавриил Яковлевич Кротов
рисует это примитивное счастье, которое не всегда заглядывает в комнаты тружеников. Такое несложное счастье прочно, кажется, свило себе гнездо в доме Якова. Трезвый, сильный, смекалистый, неутомимый работник, он умел обеспечить семью. Это давалось неутомимым трудом, но сам труд был весёлым и радостным.
В долгие зимние вечера Яков столярничал. Тогда комната наполнялась лихим свистом шерхебеля, солидным шипением фуганка. Пол покрывался жёлтой пеной стружек и приятным запахом смолы. Четырёхлетний Ганя зарывался в стружки, кувыркался в них. Иногда отец бросал работу и, схватив в охапку стружки вместе с сыном, говорил матери:
– А что, мати, не пора ли печь топить? Открывай заслонку, я стружки брошу.
Тогда Ганя поднимал визг, приводя в фальшивое изумление отца.
Трёхлетний Ганя (справа) с сестрой Лидой.
Особенно хороши были вечера, когда отец садился переплетать книги. Ганя получал право рассматривать иллюстрации и задавать самые нелепые вопросы. Только изредка отец отшучивался:
– Это, философ ты мой сопливый, не нашего ума дело.
Но обычно на каждый вопрос следовал простой и понятный ответ.
– Папа, а это кто такой страшный?
– Это Пётр Великий. Потому его великим и назвали, что много для Руси хорошего сделал: людей учил, работать заставлял всех, даже богатых, сам учился многому, и топор в руки брал. Не было в России кораблей, да и строить их у нас не умели, тогда Пётр сам поехал в страну, где хорошие корабельные мастера жили, оделся простым плотником и изучил всё дело…
И отец рисовал перед мальчиком сказочного царя-исполина, друга своему народу, покровителя знаний и мастерства, врага лени. Рассказывал он и про Суворова, чудака-полководца, друга солдат. Только так получалось в рассказах, что не любили этих людей богатые да знатные… Может, не всё доходило до сознания ребенка, но пробуждалось желание быть таким. И пускай богачи не любят.
Но не только о счастье Якова и его семьи надо сказать…
Могло ли удовлетворить его это примитивное счастье, купленное изнурительным трудом?.. Мысли рвались к лучшему, а жить приходилось лишь ради самой жизни, её физиологического бытия.
Всё чаще и чаще углублялся он в книги. Читал их трудно. Клавдя наблюдала, как, читая Людвига Фейербаха, он бросал книгу, ходил по комнате, снова брал и читал, а на лице выражалась мука. Реже стал Яков бывать дома. Но Клавдя узнала, что дружит он с господами, а они выводят его в люди. Так господа, с которыми был связан Яков, помогли открыть ему мелочную торговлю; среди прочих товаров, ему разрешили торговать книгами. В представлении Клавди возникла надежда на переход из мещанского в купеческое сословие, на зажиточность, благоденствие, малый труд…
Но практически всё выглядело по-другому. Заботы по торговле несла Клавдя, а Яков больше ездил за товаром в Семипалатинск, Новониколаевск, Москву. Обычно товар легко умещался в чемодане, который Яков передавал Клавде, вынимая для себя только пачку книг и листовок, отпечатанных на шапирографе.