Чиновник для особых поручений. Мало знать будущее, изменить его – вот по-настоящему трудная задача…. Юрий Каменский

      … – Мы перед Вами в вечном долгу за спасение папеньки.

      – Напоите меня кофе, – улыбнулся Стас. – И будем считать, что мы в расчёте.

      Вот, бывает же такое. Ведь самая обыкновенная девушка – круглолицая, глазастая. По большому счёту, и красивой-то не назовёшь. А вот, поди ж ты… Стас, едва глянул в эти серые глаза, сразу понял, что пропал. Никогда с ним такого ещё не было. Женился, развёлся… слава Богу, хоть детей не было, сейчас бы с ума по ним сходил. И женщин было – не сосчитать, самых разных. Он вдруг почувствовал, как кровь прилила к щекам. Этого ещё не хватало!

      – Станислав, – воскликнула младшая, которую звали Елена. – Что вы так покраснели?

      – Жарковато у вас…

      Бросив взгляд на Наташу, он увидел, что она смущена не меньше его.

      – Давайте-ка за стол, молодёжь, – спас положение Столыпин. – Гостя, как и соловья, одними баснями кормить не рекомендуется.

      Однако, опер успел заметить, как они с Наташей, пряча улыбки, обменялись быстрыми взглядами.

      «Ну-ну, – подумал Стас. – Хихикайте. Да что же такое, в самом-то деле? Неужто я влюбился? Уму непостижимо».

      За обедом обстановка разрядилась. Столыпин очень смешно, в лицах, рассказывал разные случаи из своей жизни. Стас улыбался, девушки заливались смехом. Изредка, украдкой, как ему казалось, он поглядывал на Наташу.

      – Станислав, ну, так же нельзя, – укоризненно сказала ехидная, как все младшие сёстры, Елена. – Вы на Наташу смотрите, как Казбич на Бэлу – вот сейчас схватите и украдёте.

      Наташа ощутимо порозовела.

      – Ленка!

      – Увы! – скорчил огорчённую мину Стас. – Мой Карагёз сегодня остался дома. Мы с вашим папенькой приехали на извозчике. А это, сами понимаете, не то.

      – Да, – Елена огорчённо вздохнула, озорные глаза так и метали искры. – Нынешние кавалеры – не дикие горцы, романтика им чужда.

      – Да, – в тон ей отозвался отец. – И домашние, и не горцы. Ленских всех перестреляли, остались одни Онегины. Простите великодушно, дочки, но кавалера вашего я забираю, – Столыпин-отец, поднявшись из-за стола, согнулся в шутовском полупоклоне. – Дела, барышни, уж не посетуйте.

      – Ну, что ж поделаешь, – печально развела руками Елена. – Забирайте, папенька… всё равно он для нас уже старый.

      Весь вид её выражал воплощённую скорбь, и только озорной взгляд под трепещущими ресницами выдавал, что она с трудом удерживается от смеха.

      – Да идите уже, – рассмеялась она. – А мы, бедные затворницы, поскучаем, нам не привыкать.