Для молодых мужчин в тёплое время года. Повесть. Рассказы. Ирина Борисова
перед носом, статья непереводная, журнал ему нужен.
– Что будешь делать?
– Поеду в город, в Публичку, закажу.
– Прямо сейчас?
Саша кивает, берет куртку. Я соображаю – сейчас он еще и самовольно уйдет с работы, полезет в дырку в заборе – через проходную сейчас не выпустит охрана, до конца работы еще далеко.
– Может, подождешь уж до конца? – просительно щурясь, предлагаю я. – Ким ведь озвереет…
– Пошел он… – говорит Саша, и я вижу, ему совсем уже все равно.
– Постой, я провожу до дырки, – говорю я тогда, быстро натягиваю куртку, и мы идем по коридору мимо курящих Тольки, Марины, Бенедиктовича. – Куда это? – летит вслед Бенедиктовичев окрик, но дверь хлопает, мы вприпрыжку сбегаем под горку, углубляемся в лес, прыгаем по кочкам через болото, сворачиваем по тропинке направо. Мы идем быстро, мелькают стволы берез, еловые ветки, черничник, под ногами кое-где грибы, вот и забор, проволока, дыра. Мы останавливаемся. Он поворачивается ко мне, взгляд его отчаянный, в глазах – слезы. Он хватает концы воротника моей куртки, сжимает их кулаками, спрашивает: – Ты-то хоть понимаешь?
Я молчу, потому что не все я понимаю. Он ждет, что я отвечу, но я думаю, неужели, когда Федька вырастет, с ним тоже может случиться что-нибудь такое?
– О чем ты думаешь? – спрашивает он.
– О Феде, – отвечаю я, и он опускает голову.
– Прости, – говорит он, отпуская мой воротник. – Если Тузов прав, значит, вообще, все зря, тупик, мне и раньше казалось, у тебя нет такого чувства?
– Было, ты же знаешь, – улыбаюсь я. – Было и прошло, и ты помог.
– А сейчас? – спрашивает он.
– Сейчас я еще не поняла, – говорю я.
– Слушай, Надя, – вдруг решительно говорит он, беря меня за руку. Но в этот момент шуршат кусты, мы оборачиваемся, из-за дерева появляется самая толстая объектовская охранница, за нею – Ким – когда успел выследить! – Стой, буду стрелять! – орет охранница, и в правду, хватаясь за кобуру.
– Петров, стой! – вопит Ким, но Саша уже перемахнул забор, Саша уже скрывается в лесу, только щелкают на его пути сучки и ветки.
Я возвращаюсь в дом под конвоем, как арестантка, только что руки не за головой. Составляется докладная записка, Ким читает вслух, шипит Бенедиктович, Толька Федоренко, хмурясь, кусает ногти, лупит глаза Марина, Семеныч огорченно качает головой. Звонят Тузову, звонят в город, в режим. Дело затевается крутое, но идет оно у меня мимо сознания. Почему-то все сжалось внутри, я слушаю не их, а как где-то на цепи лает и воет объектовская собака.
Я подписываю все бумаги, киваю, соглашаюсь, что тоже пыталась бежать и была задержана. Я не слышу половины из всего, что они говорят, отвечаю потом как-то Марине, Тольке. Нас везут домой, мы долго стоим на платформе, что-то с электричками, говорят приехавшие на встречной люди, кое-кто идет по шпалам до автобуса. Тепло, но мерзнут руки, мне надо скорее добраться домой, скорее позвонить. И когда мы подъезжаем к первой