Мне так хорошо здесь без тебя. Кортни Маум
заляпанных оранжевой краской, которую полдня брызгал на холст. Анна посмотрела на кисть в моей руке, на мое произведение, на «Гиннесс», на меня, жалким тюфяком скорчившегося на полу. Нас не отвлекал ни один звук: музыка оборвалась, соседи молчали, у птиц давно закончился рабочий день. Самый ужас заключался в том, что мне хотелось обнять ее и разрыдаться, но сделать это было нельзя. Мне хотелось попросить у нее за все прощения и тут же поплакаться – пожалей, у меня разбито сердце. Потому что она ведь моя жена! Мой лучший друг!
– Чтоб тебя, Ричард! Смотри мне в глаза!
Во взгляде Анны сквозило нечто очень близкое к ненависти, полоснув меня по живому, и я начал всхлипывать. Ладно, кого я обманываю. Я успел выпить почти литр «Гиннесса». Я зарыдал, как дитя.
– Не смей! Не имеешь права!
У Анны дрожал подбородок. Я постарался задержать дыхание, чтобы не разреветься сильнее.
– Мы вернемся в воскресенье в десять вечера. К тому моменту вот этот бардак, – она обвела рукой комнату, – должен быть прекращен. – Анна прижала руку к губам, сдерживая плач. – Я не прощаю тебя. Даже не думай, что я тебя прощу. Но ты про все это забудешь и в воскресенье уложишь Камиллу спать, а в понедельник утром сядешь с нами завтракать как примерный отец и спросишь, хорошо ли она погостила у бабушки. И будь любезен прийти к этому моменту в чувство, иначе я за себя не отвечаю. Ты должен быть с нами весь целиком, а вот это все…
Анна выхватила у меня из-под ног банку с пивом и хотела швырнуть ее на холст, но в последний момент передумала. Ее глаза наполнились слезами, с которыми она до этого так успешно боролась.
– Мужа из тебя не вышло. Изволь хотя бы постараться быть менее паршивым отцом.
Лиза расцветила мой мир яркими красками. Я не знал, как мне отпустить ее, не потеряв обретенную вновь радость жизни.
Но я любил Анну-Лору. Я в ней нуждался. Все в нашем доме – от ее верхней одежды на вешалке в прихожей до листков с нарисованными пингвинами, прикрепленных магнитами к дверце холодильника, – все было частью нашей незаконченной истории. Я не мог оборвать эту историю из-за женщины, которой был даже не нужен.
Все выходные я не покидал дома. В окружении родных запахов и предметов я бережно разжигал драгоценное пламя ностальгии, заставлял дать себе слово, что забуду проклятую американку. Или хотя бы смогу убедить жену и дочь, что забыл.
Глава 4
Я больше не люблю ее. Но как же я ее любил. Тот лысый чилиец сформулировал очень точно[7]. Если ненадолго отвлечься от моего нынешнего помутнения рассудка, я с готовностью признаю, что в момент нашей встречи я счел Анну-Лору де Бурижо не просто самой прекрасной девушкой к югу от Колледж-Хилл тем вечером, а вообще самой прекрасной девушкой в мире.
Анна-Лора была безупречна. Она носила нижнее белье настолько тонкое, что допускало только ручную стирку. У нее были всегда ухоженные ногти и блестящие черные волосы, которые она никогда даже не тонировала, считая крашеных
Речь идет о чилийском поэте Пабло Неруда.