Мне так хорошо здесь без тебя. Кортни Маум
как бункер, коридоре муниципалитета, чтобы выяснить, что допустил непростительную оплошность – принес четыре черно-белые копии британского паспорта вместо пяти. Стоящий в коридоре ксерокс принимал только монеты в пять евроцентов, которые в стране в принципе не были в ходу, и, конечно же, мадам не разменяет банкноту в пять евро и уж точно не позволит воспользоваться служебным ксероксом, даже за дополнительную плату, – что за возмутительные предложения! Идите делайте копию, где хотите, записывайтесь заново и приходите, следующее свободное окно через четыре месяца. Vive la France![13]
– Мне нравятся вот эти, – сказал я, рассматривая белые носки в кремовый горошек.
Синнев улыбнулась:
– Если мой проект когда-нибудь взлетит, я намерена привить французским бизнесменам чувство юмора. Вот вы, британцы, знаете толк в носках.
На ужин подали запеченного лосося с отварной свеклой и салат из цикория с лесными орехами и голубым сыром. Пили божоле – к счастью, удачного года, так что оно не отдавало сушеными бананами. Тьерри, занимавшийся маркетингом, веселил нас байками о новом клиенте своей компании – немецком сервисе «экологически чистых» лимузинов, который пытался выйти на французский рынок с парком гибридных автомобилей, работающих на растительном масле.
– Все бы хорошо, да вот беда: прокатишься на таком лимузине и весь вечер благоухаешь как ведро картошки фри.
Анна рассказала, как продвигается дело ее беременных алкоголичек. Бутылка вина прошла по рукам, все прикинули, как будет выглядеть на этикетке значок с пьющей беременной. Когда ужин дошел до сыра, разговор обратился к моим проектам. Тьерри извинился за то, что не смог прийти на выставку.
– Получилось очень здорово, – похвалила Синнев, передавая мне кусок сыра «Конте» и нож. – Но должна заметить: ты, Анна, женщина удивительно великодушная. Я бы так не смогла!
Температура в комнате стремительно накалилась. По крайней мере у меня под пиджаком стало жарко, как в тропиках.
– Они же все про бывших любовниц! – продолжала Синнев, разливая вино. – Ключи и скважины, правильно? Это ведь о местах, где ты раньше жил?
Я не смел поднять глаза на Анну, но чувствовал на себе ее взгляд – так притаившийся аллигатор изучает жертву.
– Не совсем, – проговорил я, ставя на стол тарелку с нарезанным сыром. – Да, я написал комнаты в домах, к которым у меня были ключи, но это не обязательно дома любовниц.
– Это преимущественно дома любовниц, – уточнила Анна, отрезая сырную корку.
– Вот я и говорю, поражаюсь твоему великодушию, – сказала ей Синнев. – Муж рисует постель другой женщины!.. Я бы с ума сошла от ревности!
– Вот уж точно, – вставил Тьерри. – Ты бы с катушек съехала.
– Это все женщины из прошлого, – повторил я.
Синнев расхохоталась:
– Ну конечно! Я же не предполагаю, что ты сейчас…
Она умолкла и покраснела.
Анна залпом осушила бокал, налила в него воды, выпила, налила
Да здравствует Франция! (