Агония СССР. Я был свидетелем убийства Сверхдержавы. Николай Зенькович
в пяти-шести километрах от нашей Соколовки, в которой, насколько мне помнится, ни одного коммуниста не было. Парторганизация находилась в Ельне, куда мы, соколовская ребятня, ходили в школу. Но каких-то ярких впечатлений о сельских коммунистах детская память не сохранила. В нашей избе никогда не заводились разговоры о делах партячейки, о ее решениях. Повторяю, мои родители, как и большинство соседей, жили своими заботами, и их интересы не простирались за границы обыденных крестьянских занятий.
Первого коммуниста я увидел в четырнадцатилетнем возрасте, когда, окончив сельскую семилетку, отправился пешком в Минск. После долгих мытарств, хождений по землякам и дальним родственникам первый секретарь Минского горкома комсомола Хохлов, к которому я пришел на прием, отчаявшись найти самостоятельно какое-нибудь пристанище в большом и чужом городе, устроил меня подсобным рабочим на Минский полиграфический комбинат. Хохлов, несомненно, был членом КПСС, иначе кто бы утвердил его в должности руководителя столичной комсомольской организации. Это я понимаю сейчас, а тогда, в 1958 году, вряд ли задумывался о партийности человека, принявшего участие в судьбе четырнадцатилетнего сельского паренька.
Почему я обратился именно в горком комсомола? Под влиянием прочитанных книг о Павке Корчагине, о молодогвардейцах, ударниках великих строек коммунизма. Хохлов внимательно выслушал мальчугана, обогрел, обласкал добрым словом, накормил вкусным обедом в горкомовском буфете.
Кто я ему был? Чужой человек, сбежавший из дому. Другой на его месте сдал бы в детский приемник милиции, и делу конец. Хохлов понял, что возвращаться мне нельзя, помог трудоустроиться на полиграфкомбинат, определиться с проживанием и учебой в школе рабочей молодежи.
На полиграфкомбинате коммунисты работали рядом со мной. Так же как и я, запаковывали книги в пачки, таскали тяжеленные фуры от конвейера на склад. Обыкновенные люди: веселые и хмурые, разговорчивые и молчуны, любители выпить и трезвенники. Не помню, чтобы кто-то из них обидел меня или поступил несправедливо. Часто возле пресса, которым вскоре я стал управлять, появлялся Анатолий Божок, секретарь комитета комсомола комбината. Он тоже был членом партии и, как я сегодня понимаю, присматривал за мной, не давал сойти с правильного пути.
В вечерней школе я учился три года. Жил на окраине Минска, в подвальной каморке деревянного частного домика, построенного жителем пригородного села для своего женатого сына. В каморке было сыро и холодно. Вставать приходилось в шесть утра, потому что смена начиналась в половине восьмого, а добираться до комбината надо было двумя видами городского транспорта с тремя пересадками. Если учесть, что занятия в вечерней школе заканчивались в одиннадцать вечера и домой я добирался к двенадцати ночи, то можно понять, почему я довольно часто бросал школу. Анатолий Иванович Божок уговаривал не делать этого, и я снова оказывался по вечерам за партой.
Три года продолжалась эта безумная гонка, и кто