Крайтон Великолепный. Джеймс Барри
ответить). Но, пожалуйста, говорите со мной, или мне придется декламировать стихи. Вам все это противно, не так ли?
КРАЙТОН. Мне больно, миледи. Эти чаепития разрушают этикет в столовой для слуг. Паж, проникнувшись идеями равенства, назвал меня Крайтоном. Его примерно наказали.
ЛЕДИ МЭРИ. Но скажите… мне действительно интересно… почему вы остаетесь у нас?
КРАЙТОН. У меня возникло бы желание подать заявление об уходе, если бы его светлость не заседал в Верхней палате. Я этим горжусь.
ЛЕДИ МЭРИ. Пожалуйста, продолжайте говорить. Растолкуйте, в чем смысл фразы Эрнеста: «Я не так молод, чтобы знать все».
КРАЙТОН. Понятия не имею, миледи.
ЛЕДИ МЭРИ. Но вы же улыбнулись.
КРАЙТОН. Он – второй сын пэра.
ЛЕДИ МЭРИ. Действительно, этим многое объясняется. У вас доброе сердце, Крайтон.
ЛОРД БРОКЛХОРСТ (в отчаянной попытке поддержать разговор с ТВИНИ). А теперь скажите мне, вы бывали в опере? А какая погода обычно у вас на кухне? (с губ Твини срываются нечленораздельные звуки). Ради Бога, женщина, скажите, хоть что-нибудь.
КРАЙТОН (продолжая разговор с леди МЭРИ). Нет, миледи. Его светлость может принудить нас к равенству в этой или любой другой гостиной, но в той части дома, что отведена слугам, никакого равенства не будет.
ЛОРД ЛОУМ (подслушав). Это еще что? Никакого равенства? Неужели вы не видите, Крайтон, что наше разделение на классы искусственно, что при возвращении к природе, а это мечта всей моей жизни, мы все станем равными?
КРАЙТОН (превозмогая себя). Если я посмею возразить вашей светлости…
ЛОРД ЛОУМ. Продолжайте.
КРАЙТОН. В разделении на классы и сословия нет ничего искусственного. Они – естественный продукт цивилизованного общества. (Обращаясь к леди МЭРИ). В любом цивилизованном обществе должны быть хозяева и слуги, миледи, потому что это естественно. А раз естественно, значит верно.
ЛОРД ЛОУМ (морщась). Для меня совершенно неестественно стоять здесь, позволяя тебе нести всякую чушь.
КРАЙТОН (с жаром). Совершенно верно, милорд. Именно эту мысль я и стремлюсь донести до вашей светлости.
АГАТА (обращаясь к КЭТРИН). Что это с Фишер? Она рвет и мечет.
КЭТРИН. С этой занудой? Полагаю, какое-то нарушение этикета. (Она плывет к ФИШЕР). Что-то не так, Фишер?
ФИШЕР (дергая головой). Все хорошо, миледи, все очень хорошо.
АГАТА. Дорогая, в чем дело?
ФИШЕР (с обидой). Его светлость предложил этой кухонной девке вторую чашку чая.
АГАТА. А почему нет?
ФИШЕР. Если его светлости нравится предлагать вторую чашку чая, он мог бы предложить ее мне.
АГАТА. Так вот в чем проблема. Вы хотите еще чая, Фишер?
ФИШЕР. Нет, миледи, но мое положение… чай, прежде всего, следовало предложить мне.
АГАТА. Ах, бедняжка.
Все это занимает время, и к этому моменту гостям, которые с самого начала чувствовали себя неуютно, уже не до еды и питья. Но они знают, что впереди еще один номер программы – ежемесячная речь его светлости. Все ожидают ее с тяжелым чувством, особенно слуги, которые в прошлый раз аплодировали не там, где следовало,