Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник). Марджери Аллингем
ждешь.
Хозяин дома немного помедлил.
– Как бы это лучше объяснить… дело довольно щекотливое и тонкое, – наконец сухо произнес он. – Поначалу я надеялся, что ты поможешь мне избежать крайне неприятного скандала. – Он горько улыбнулся. – Видишь ли, Кембридж – одно из немногих в мире мест, где таинственное убийство твоего родственника или клиента до сих пор считается не только бедой, но и жутким моветоном. Конечно, дело давно вышло за рамки простого скандала, – поспешно добавил Маркус, – однако мне бы очень пригодился знакомый, который с нашей стороны оказывал бы помощь полиции, не будучи при этом связанным по рукам и ногам принятыми условностями и традициями. Эдакий поверенный, который бы внимательно следил за расследованием и при этом был бы – ты уж прости меня за столь возмутительное словцо, Кэмпион, – был бы джентльменом. Иными словами… – Он вдруг расслабился и заговорил почти непринужденно, даже искренне: – …отцу почти восемьдесят, работать он толком не может, а я порядком струсил.
Кэмпион засмеялся.
– Понял. Эта роль удается мне лучше всего – умелец на все руки. Надеюсь, я понравлюсь полиции. Они, как правило, не очень любят всяких наблюдателей и «помощников». Впрочем, у меня есть связи, как говорит многоуважаемый Лагг. Я готов помочь, но мне необходимо знать все о почтенном семействе и его членах. Как я понял, сейчас все подозрения лежат на дядюшке Уильяме?
Маркус не ответил, и он продолжал:
– Выкладывай все неприятные подробности. Я охоч до любой информации. Да и потом, не дай бог я ненароком, мотая хвостом и громко мяукая, вытащу на свет божий какой-нибудь семейный скелет.
Маркус взял кочергу и стал задумчиво тыкать ею в обугленное полено. От его чопорности не осталось и следа: перед Кэмпионом был голый беззащитный человек, скинувший броню хороших манер.
– Не будь мы хорошо знакомы, Кэмпион, – кстати, до сих пор не возьму в толк, почему ты так себя называешь, – я бы и не подумал тебя привлекать. Но меня просто до дрожи пугает почтенное семейство.
В его устах эти слова прозвучали многозначительно и зловеще.
– Там живет какое-то зло, – внезапно добавил Маркус, сверля собеседника взглядом ярких глаз. Искренность, с которой он это говорил, окончательно смыла остатки его напускной холодности. – Представь себе эту семью. Они лет на сорок отстали от жизни, по темпераменту все очень энергичные и напористые люди, но, увы, обделенные мозгами (не считая самой миссис Фарадей, разумеется). И вот эту пеструю толпу загнали в мавзолей, иначе не скажешь, где их держит в ежовых рукавицах престарелая мать – необыкновенная, ошеломительная старуха. Она установила в доме такие строгие порядки, что нам с тобой и не снилось, – такой муштры нет ни в одном учебном заведении. А деваться этим людям некуда, и никакой отдушины для подавляемых желаний, порывов, зависти, неприязни нет. Излить душу некому. Старуха распоряжается деньгами, ее слово – закон и истина в последней инстанции. Причем никто из домочадцев даже уехать не может: