Жизнь Гюго. Грэм Робб
Его не крестили, так как отец был атеистом. Кроме того, Виктор не верил, что к Богу можно прийти через церковь. Зная, что заведомо обманывает отца, он заверил его в том, что его крестили в Италии, – видимо, генерал Гюго не очень хорошо знал, что происходит в его семье. Затем Виктор убедил аббата де Ламеннэ выдать ему свидетельство о крещении и свидетельство об исповеди, без которого венчание было невозможным{267}.
Получивший королевское пособие поэт, стоявший у алтаря в церкви Сен-Сюльпис 12 октября 1822 года, мог поздравить себя с прекрасным достижением. «Сирота» почти без посторонней помощи превратился в выгодного жениха. В отличие от Эжена он вовремя оттолкнул свою лодку, чтобы избавиться от наследия родителей. Смущение, сдерживаемый гнев и даже долги – он избавился от всего при помощи своего пера. Никого из родителей на свадьбе не было. За полтора года до венчания в той же церкви отпевали Софи Гюго. Генерал, который женился на своей любовнице в сентябре 1821 года, также не присутствовал на церемонии: дела требовали его присутствия на винограднике в Блуа{268}.
Свадебный обед устроили в столовой военного совета. Навесная перегородка отгораживала столы от зала суда, в котором Лагори вынесли смертный приговор. В последнем письме к Адели Гюго рассуждал о бессилии своего пера, ибо счастье можно выразить лишь шаблонными фразами, и выводил мораль их героической истории любви: «vouloir fermement c’est pouvoir»{269} – «где есть сильная воля, есть и средства». Но одна лишь сила воли не позволяла ни управлять своими желаниями, ни хотя бы понять, что именно они обрели таким чудесным образом.
Итак, Виктор, «как опьяневший сборщик винограда», снимал урожай с девственности своей жены{270} в комнатах, которые им отвели в доме тестя и тещи. Эжен отметил женитьбу брата бурным припадком безумия; пришлось связать его и дать ему успокоительное. В тот день, когда Виктор лишился девственности, Эжен лишился рассудка.
Учитывая хронологию, в «Рассказе о Викторе Гюго» истошно кричащий безумец показан под вуалью трагической любви. По правде говоря, безумие Эжена расцвело пышным цветом задолго до свадьбы Виктора. В число последних происшествий входило «осквернение» одного из сувениров, полученных Виктором от Адели, – «осквернение» настолько отвратительное, что Виктор истратил тысячу слов, уверяя ее, что он не может заставить себя его описать{271}. Судя по всему, Эжен также воровал деньги, чтобы платить проституткам{272}. Братьев он считал своими «врагами».
Так как сознание Эжена все больше путалось, все яснее становилась движущая сила его поступков. В апреле 1822 года он сбежал из Парижа «в самом своем дурном платье», по словам Виктора. Его задержали без паспорта где-то между Шартром и Орлеаном{273}. Очевидно, Эжен собирался лично убедиться в том, что его отец женился на другой. Шизофрению Эжена в конце концов сочли не просто дурным характером: применительно к нему начали употреблять термин «пантофобия»
CF, I, 479, 483, обзор Jean Massin см.: Massin, II, 1371.
CF, I, 483–484.
CF, I, 486.
См.: ‘À Madame Victor Hugo, Souvenir de Ses Noces’ (5 июня 1856): Lamartine (1963), 1471–1472, где находит отражение личный опыт семейной жизни Ламартина, хотя во время свадьбы Гюго он почти наверняка находился в Англии.
CF, I, 223–225, 241.
CF, I, 374.
CF, I, 373.