Давай попробуем вместе. Елена Гайворонская
печень и вредную «старуху» – жену. Днем, когда приезжают оптовики и идет погрузка-разгрузка, мы по очереди стоим в дверях на жутком сквозняке, глядя в оба, чтобы грузчики – эти шустрые малые с честными лицами – ненароком не отгрузили пару ящиков в чей-нибудь сиротливо стоящий за заводскими воротами прицеп. На памяти Сан Саны-ча подобные случаи имели место, после чего стоимость недостающего товара вычитали из заработка всех трех охранных смен.
Поздно вечером, когда склад закрывается, настроение напарника подскакивает, как ртутный столбик на вынесенном на солнышко термометре. Сан Саныч извлекает бутерброды и припасенное лекарство в виде бутылки «Столичной», широким жестом приглашая разделить скромную трапезу. Я тоже вытаскиваю свой провиант. Днем пожрать толком не удалось, и я голоден, как после пары дней на «передке». От горячительного я сперва отказываюсь, но Сан Саныч мертвого уговорит.
Вскоре выясняется, что, помимо нас, на складе есть еще живые существа – огромные серые крысы, наглые, как студенты на досрочном зачете. Похоже, они считают себя подлинными хозяевами помещения, а нас лишь терпят как незваных гостей. Потому передвигаются почти в открытую, презрительно поглядывая в нашу сторону угольками-глазенками. При виде их омерзительных облезлых грязно-розовых хвостов меня начинает трясти. К этим тварям я испытываю инстинктивное отвращение и ненависть, сравнимую разве что с ненавистью к войне…
«Вертушка» не торопилась за «грузом 200». Под ласковым летним солнышком тела, сваленные в овраг, даже присыпанные сверху землей, начинали быстро разлагаться. Стоял невыносимый смрад. И тогда полчища жадных до скорой поживы крыс устремились на тлетворный запах смерти. Мы били их лопатами, а они огрызались в ответ, и их густая бордовая кровь смешивалась с почерневшими изгрызенными внутренностями наших вчерашних товарищей. А потом прибывали все новые и новые твари…»
– Та смена их подкармливает, – говорит Сан Саныч. – Идиоты. Говорят, что иначе они озвереют и начнут бросаться. Травили их, травили… Бесполезно. Кот сдох, а этим хоть бы хрен. Давеча пошел в сортир – сидит тварь на «очке». Здоровая, с дворняжку размером. Скалится, сука… Еле согнал. Может, они нам сортир платным сделать решили? На, жри, гадина, чтоб ты подавилась… – Он ломает кусок от колбасы и швыряет в дальний угол. Тотчас туда устремляется серая стая. – Мочить их надо в сортире, как террористов…
Я беру «ПМ». Мои пальцы – оголенные нервы. Они чувствуют каждый сантиметр отполированной стали, как руки пианиста – клавиши. Эту музыку я могу сыграть с закрытыми глазами в любое время дня и ночи… Хлесткие щелчки смешиваются с предсмертным писком. По серой стене размазана кашица из кроваво-белесых жирных внутренностей.
– Ты чё наделал? – ошалело смотрит на меня Сан Саныч. – А убирать кто будет?
Я молча наливаю полный стакан водяры, выпиваю одним махом. Дрожь уходит, уступив место жидкому огню. Наливаю в ведро воды, беру швабру и смываю крысиную требуху. Потом зачем-то долго тру руки хлоркой. Вдруг меня подкашивает