1надцать (сборник). Андроник Романов
я, и, видимо, это была та самая ключевая фраза, которая вкупе с двумя стаканами водяры должна была разблокировать в башке дохляка героя. Потому что он как-то сразу встал, секунды две жестикулировал, типа обращаясь ко мне, и уж потом, разогнавшись таким образом, выпалил:
– Какая нахер причина? Что вы несете? Что вы вообще знаете про добро и зло? Вы сами во всем виноваты. Нет никакого зла. Как стадо баранов! Всему найдете оправдание!
– Ой, мля! Затарахтела тарахтелка… – Палыч поднялся, сделал шаг к Нигме, но тот обернулся: – Отвали от меня нахрен!
На что Палыч вдохновенно вскинулся, это уже была его территория.
– Ты че, олень? – зашипел он. – Ты кого тут кружить собрался, чепушила? Ты у меня, пес, петухом запоешь!
Студент схватил здоровенный дрын, валявшийся у его ног, шагнул вперед и выдавил с тупой яростью:
– Пошел ты! Ненавижу!
– Ну, давай, – Палыч раскинул руки. – Тебе ж не впервой! А, малыш?
– Да вы че? – Я вскочил. – Завязывай, Палыч! А ты сядь!
Для меня было странным, что ни Жумагали, ни Виталич не впряглись за дохлика, просто остались сидеть как сидели. Студент опустил дрын и пошел прочь от костра. Палыч некоторое время смотрел на темную удаляющуюся фигуру, а потом сказал, не поворачивая головы:
– Ты нихера не знаешь?
– Чего не знаю?
В наступившей тишине было слышно, как трещит костер, а Жумагали вполголоса поет старую песню про Бекежана и Кыз-жибек.
– Не надо, Палыч, – сказал Виталя.
– А че не надо?! Да задолбало! – Палыч повернулся ко мне. – Короче. За неделю до твоего приезда к этому уроду приезжал дружбан, уговаривал вернуться к евонной бабе. Она крутанула хвостом, типа, ну, и он психанул, свалил короче. Как сюда попал, не знаю, – Палыч замолчал. – Ну, короче… Сели посидеть, выпили нормально так. Потрещали. Мы за баб, они за политику. Типа, Крым – не Крым. Бригадир и Виталя спать пошли, а я еще тут был. Дружбан его мозговитый попался, ну и заспорили они. Культурно так, вроде.
Палыч налил всем водки. Выпил и уставился в темноту.
– Ну? – не выдержал я.
– А че ну? Вон он, там, за тем холмом и лежит… Да не, шутю. Студент вскинулся на ровняке, орать стал, типа, гореть вам в аду, вертухаям. Как епнутый. А потом вот этим дрыном его враз и ушатал. Одним ударом по куполу. Схватил «Нннааа, сука», – и нет парня. Ушел. Еле откачали. А ты говоришь… Потом сопли жевал. Типа – была причина. А какая нахер причина? Сидели, ровно базарили. Я не понимаю! Если бы я не вписался, он бы его замочил, ей-богу. Такие, сука, интеллигентские базары…
Было и смешно и мерзко. Я сказал:
– Ну, нет зверя страшнее человека.
– Достал он меня. Смотрит, как на врага народа, сучонок. Дай такому ствол – любого несогласного положит. Ладно, я спать. – Палыч поднялся. – Виталя, туши костер, завтра много работы. Жума уснул, что ли? Не трогай его, пусть спит. Плед на него накинь.
Палыч стянул с себя плед и протянул мне:
– Замерзнет – придет.
Я проснулся от женского крика. Некоторое время лежал в сумерках, пытаясь понять – кричали