Потерянное одиночество. Любовь Пушкарева
на Седрика.
Мы с Абшойлихом оказались один на один.
– Думаешь, Вайс,[18] что сможешь победить меня? Ну давай! Давай! – сказал он звонким мальчишеским голосом. На телесном уровне он превратился в подростка. Никогда не любила этаких «возвышенных лиц» с большими глазами и тонкими чертами лица…
– Ну же! Давай! – не унимался он. Vis-зрение подсказывало, что он наливается чернотой, да такой, что все вампы, виденные мной до этого дня, все равно, что летние сумерки против непроглядной тьмы склепа.
«Этот вечер – наш. Да». Сегодня случится то, что должно.
Я безотчетно шагнула навстречу вампу, и тот на запредельной скорости метнулся к моему горлу, чудом я успела закрыться рукой, фактически вставив ее в пасть этому монстру. Мы повалились наземь, он оказался удивительно тяжел и опять тошнотворно сочетал в себе звериное и человеческое. Глядя мне в глаза, он с удовольствием сомкнул челюсти, откусывая кусок моей руки, мне показалось, что он перекусил ее совсем, то есть отгрыз. Я в ужасе опустила глаза вниз, но увидела свою кисть на прежнем месте и даже чуть пошевелила пальцами. Пока я это делала, Абшойлих повернул голову и выплюнул кусок моей плоти, и опять демонстративно нацелился на шею. В последний момент я с беспомощным писком успела подставить уже раненую руку. Его зубы впились рядом с раной ближе к кисти, и если в первый раз он откусывал лишь мясо, то теперь дробил мне кость. Сжимая зубы, он смотрел мне в глаза и прислушивался к треску; я поняла, что третьей атаки не переживу.
– Мама!!! – безотчетно вырвалось у меня. – Ма-ма!!!
Мамочка…
Ласковые нежные руки, дающие безопасность и радость, нежный вечерний свет, запахи календулы и налитого спелого яблока, они рядом – мама и папа. Папа пахнет календулой, мама яблоком, я смеюсь, мне очень хорошо… Мой любимый обнимает нас, моя доченька смеется, переводя взгляд с меня на него, внутри меня растет наш сын… скоро, очень скоро он появится на свет…
Я вынырнула из прекрасного видения, оно было очень-очень коротким, Абшойлих даже не успел перекусить мне руку до конца. Его лицо было в моей крови, и эта кровь теперь жгла его, разъедая гнилую плоть. Он прекратил откусывать мне руку и попытался отстраниться, а я постаралась его удержать и вспомнила, что во второй руке у меня кинжал. Я всадила его сзади в шею и притянула вампа к себе, заливая ему в рот собственную кровь, а чтобы он не мог ее сплюнуть, завалила набок, потом и вовсе оказалась сверху.
Он был очень силен, если бы я просто атаковала его силой, он бы легко переварил ее, но кровь – сплав материи и силы, с ней так легко не справиться. Моя кровь, попадая в него, напоминала раскаленное железо среди ветоши, она выжигала его. В какой-то момент я догадалась использовать кинжал и нанесла удар в сердце, кромсая его, а потом в рацио-центр – я не пробила череп, кинжал согнулся, чуть не сломавшись, и соскользнул; нанесла второй удар через глазницу и оставила оружие внутри. «Почему он не сопротивлялся?» – мелькнула
Wei? – белый. Абшойлих, назвал Пати Белой.