После грозы. Сюзан Руа
но Жан успевает схватить его раньше и просит перестать дурачиться. Присев на стул, он начинает разговор с того, что в жизни у меня сейчас черная полоса, и это понятно, и что со смертью Алекса многое переменилось, но это не значит, что мне не нужно о себе заботиться. И, конечно, упоминает о ребенке. Мне, должно быть, придется смириться с тем, что теперь это – основная тема. Морщась, я падаю на стул и подношу стаканчик к губам.
– Тебе не кажется, что родственники Алекса имеют право об этом знать? – внезапно задает вопрос Жан.
– Они знают.
Он не ожидал такого ответа и чуть было не пролил кофе, когда пытался поставить его на стол.
– Что? Откуда они могут знать?
Краснея от стыда и через слово обзывая себя идиоткой, я рассказываю ему историю с пальто. И почему только я не выбросила этот тест? Когда Жан спрашивает, что я теперь собираюсь делать, я завожусь с пол-оборота. Полночи я составляла этот список, все свои доводы помню наизусть, так что изложить их не составляет труда: я не могу оставить ребенка, потому что я одинока и потому что у меня нет ни денег, ни семьи.
– А Эвансы?
Я отвечаю на вопрос: Эвансы живут далеко, это не считается. И даже если бы они захотели как-то участвовать в жизни моего малыша, это только усложнило бы ситуацию.
– То есть ты хочешь сказать, что…
Я шумно вздыхаю, не давая Жану закончить. Какими бы железными ни выглядели мои аргументы, сомнения все равно остаются: если я сделаю аборт, меня будет преследовать мысль, что я убила то немногое, что осталось у меня от Алекса, не говоря уже о надеждах Бренды. И что Эвансы уедут к себе в Англию, оплакивая не одного члена семьи, а двух… Смогу ли я жить с таким грузом на совести? Не знаю… Какое бы решение я ни приняла, это будет нелегко. «Нелегко» – это слово постоянно крутится у меня в голове.
– Шарлотта, ты ведь не сделаешь аборт? Мы оба знаем, что Алекс хотел бы, чтобы этот ребенок родился!
– Алекс умер! Если он хотел этого ребенка, то мог бы остаться в живых!
Я срываюсь. Легко Жану говорить! И вообще, почему все вокруг считают, будто вправе диктовать, что мне делать с этим ребенком? Если бы я могла, я бы вырвала его из своего чрева, положила бы на стол, и тем, кто знает, как с ним надо поступить, осталось бы только забрать его и дать ему лучшую жизнь, чем была бы у него, останься он со мной.
– Шарлотта, я тебе помогу!
Я отмахиваюсь, даже не попытавшись вникнуть в сказанное. Почему Жан должен мне помогать? Все это не имеет к его жизни ни малейшего отношения. Я могу понять, почему Бренда так заинтересована в рождении малыша, которого я ношу под сердцем, – в нем частичка Алекса, но слова Жана не производят на меня ни малейшего впечатления. Однако не его мне сейчас важно убедить, а Карла.
Мои мысли разбегаются. Бренда уже вырастила двух сыновей, и наверняка она лучше сумеет позаботиться о моем малыше… Нет, я этого не хочу. Не спорю, я не смогу обеспечить своего ребенка всем самым лучшим, и все же я слишком эгоистична, чтобы отдать его на воспитание кому-то другому. Больше всего я бы хотела, чтобы это дитя никогда