Самая страшная книга 2017 (сборник). Александр Матюхин
Алёша готов послушать Костю и остальных. Они же его друзья! Его и самого тянет туда, к ним, наружу. Тянет со страшной силой. Он еще никогда так долго не пропадал дома. Тем более что сейчас, без света, без телевизора, без мамы и папы, с одной только ба ужасно скучно.
Ба…
Бабушка.
– Лешенька… – слабый, жалобный голос с кухни. – Внучек, ты хде?
Одна часть Алёши советует ему не обращать на ее стоны внимания, а торопиться во двор, чтобы лепить снеговиков вместе с Наташей и остальными. Другая же его часть говорит, что бабушке плохо.
Алёша заглядывает в дверной проем, ведущий на кухню. Ба сидит на табурете, привалившись спиной к подоконнику. Большая, как бегемот. Три года назад, когда Алёша был еще совсем маленький и не ходил в школу, родители отвезли его в зоопарк. Там в маленькой, тесной для нее клетке стояла огромная, вся какая-то круглая, похожая на большой воздушный шар бегемотиха. Одна-одинешенька, опираясь на короткие толстые ножки, смотрела из-за ограды печальными глазами и дышала так тяжко, как будто вслух сожалела о своей нелегкой бегемотской доле. Смотреть на нее было противно, жалко. Точно так же ему жалко и противно смотреть сейчас на бабушку.
Он никогда ее не любил так сильно, как маму или папу. Она ему никогда даже не нравилась хотя бы так, как Катька или Наташа. На самом деле – и это Алёша сейчас особенно ясно чувствует и понимает – ему всегда было ее просто жаль. И только поэтому он терпел ее слюнявые поцелуи, после которых приходилось оттирать щеки, терпел потные объятия, в которых чувствовал себя так, будто его душили подушками сразу со всех сторон. Мама с папой часто отправляли Алёшу на каникулы к ба, но сами у нее гостили редко… Всё, что осталось у бабушки теперь, – это он.
А у него теперь нет никого, кроме ба. Внезапно и неожиданно остро осознав это, Алёша бежит к ней и, распахнув руки, падает, прижимается к бегемотскому животу, ныряет носом в мягкие складки халатов, которых бабушка, спасаясь от холода, нацепила на себя сразу то ли три, то ли четыре штуки.
– Ну шо ты, Лешенька… шо такое, внучек… – Ее сиплый голос дрожит. Дрожат и ладони, когда она гладит его по голове, по плечам – он чувствует эту дрожь, Алёшу и самого мелко трясет.
– Ба, – всхлипывает он. – Они зовут меня, ба…
– Хтой-то? Хто тебя зовет?
– Ребята… – хнычет Алёша, не отрывая лица от толстого брюха. Теперь его собственный голос звучит глухо, почти как голоса врунов с радио. Но он не может, он боится поднять голову и посмотреть ба в глаза. Боится, что, взглянув на него, она поймет, что еще совсем недавно, еще минуту тому назад он почти уже готов был ее предать, бросить. – Они зовут меня гулять, ба… В снежки…
Все ее большое, необъятное тело содрогается. Будто землетрясение прокатилось по горным склонам. Бабушка издает громкий то ли стон, то ли вздох, обхватывает Алёшу за плечи, прижимается к его щеке своей, и он чувствует мокрое, что ручейками течет у нее по морщинам.
– Это кажется, внучек, – говорит она. Алёша слышит, как гулко, неровно стучит больное старое сердце, как хрипит у ба в легких. – Тебе