ПРО УРОДА и прочих. Четыре книжки под одной крышкой. Анатолий Шерстобитов
и заплакали от умиления, бросились в сберкассы разгружать вклады и дополнять сумму, чуть недостающую для строительства типового двухэтажного здания?..
Как бы не так, да почти все, кого я знал, крутили палец у виска, да и я крутил, если откровенно, и вовсе не от зависти, а от регистрации факта, что дурачок он от жизни оторванный, ну кто в наше-то время, эпоху великой растащиловки, делает такие подарки, глупость все это величайшая! Если уж так непереносимо захотелось ему сделать добро деткам, то выбрал бы голов тридцать конкретных ребятишек да и перевел им денежки на их счета, осуществляя целенаправленные расходы на каждого, вот тогда бы возможность утечек сошла бы почти на нет, а так – пшик, пропьют половину в одночасье, надежно уйдет в распыл немалая часть, не такие фонды общипывают, грамотных захребетников ныне полчища, а кушать они стараются изыскано, с деликатесами.
Да не о людях Федор Исаич пекся, не о сиротках, а о себе, памятник норовил соорудить прижизненный, а пуще всего хотелось ему плюнуть в лицо обществу, нашему строю – вот, мол, вы меня мордовали, со света изжить все тужились, а я наперекор вам выжил и в вас ни на кроху не нуждаюсь, сам выжил, да еще вам, дармоедам, подачку брошу, с ваших-то свалок, хозяйчики. Вызов ведь и очень даже дерзкий, если хоть чуток раскинуть мозгами. Если бы он уж так пекся о людях, своих близких, разве зажилил бы в долг пару тыщонок родственникам? А то получается какое-то выборное бескорыстие, вычисленное, так жалко, а так нет.
Интенсивное же бытие райкома почти не оставляло времени сосредоточиться на всех этих думбейках-диконах. Хотя, если честно, самолюбие мое изрядно кровоточило, стоило только узреть ухмыляющуюся рожу Вовы, так все, саднит, как подсоленное, так и читаю, как же, мол, помню-помню, как вы, о рыцарь, прощения вымаливали, подсушив обоссанные штанишки, молодец, ведете себя правильно, помалкиваете, не рыпаетесь, иначе себе дороже и выйдет.
Вот так, узрею и в глазах темнеет от ненависти к этому ублюдку, бесила его неуязвимость, ничем-то его не проймешь, все, как с гуся вода, всегда хвост пистолетом, всегда свой в доску средь мужичья и пацанвы, легенда ходячая да и только. Но, повторяю, вплотную тогда заняться Диконом не хватало времени, да и верил я, что шанс при таком раскованном образе жизни тезки должен мне подвернуться, и, хвала всемогущему! что не подсуетился, тормознул спешку, чутье меня не подвело, все пришло самотеком к закономерному концу, усилий моих почти не потребовалось.
А занятость моя тогда была чудовищна – шел обмен, борьба с неплательщиками взносов, чья рать неумолимо росла, а как тяжко давался нам рост рядов… Но я не ныл, пахал и пахал, закладывал по кирпичику в свою взлетную полосу. Старался тщательно выверять каждый из шагов, но изредка, по молодости, совершал-таки неосмотрительные ходы, один из которых едва-едва не свел все на нет.
Снюхался я тогда дурачок с инструкторшей из райкома