Гнезда русской культуры (кружок и семья). Юрий Владимирович Манн
Пушкина – а их около десятка – чего стоят! «Бессмертною рукой раздавленный Зоил…», «Хаврониос! Ругатель закоснелый…», «Охотник до журнальной драки», «Словесность русская больна», «Там, где древний Кочерговский» (так Пушкин переделал фамилию Каченовский), «Клеветник без дарованья» и т. д. Последняя эпиграмма гласила:
Клеветник без дарованья,
Палок ищет он чутьем.
А дневного пропитанья
Ежемесячным враньем.
Говоря о «ежемесячном вранье», Пушкин подразумевал, конечно, редактируемый Каченовским журнал «Вестник Европы».
Но литературная борьба порою сложна и прихотлива, позиция критика не всегда однозначна! Тот же Каченовский благодаря своей недоверчивости, язвительности, скептицизму сыграл в русской исторической науке заметную и полезную роль. Он даже основал свою школу в историографии, которую называют скептической школой.
Каченовский выступал за строгую проверку исторических источников, доказывал недостоверность многих сведений, на которые некритически опиралась современная ему наука, прежде всего Карамзин. Он разоблачал мифы, относящиеся к древнему Киевскому периоду русской истории. И хотя, как это выяснилось потом, Каченовский подчас слишком далеко заходил в своем отрицании, но его научная строгость, аналитический метод имели благотворное влияние. А поскольку Каченовский выступал против официально принятых исторических теорий, требовал строгого пересмотра сложившихся мнений, то его деятельность поневоле приобретала оттенок оппозиционности. Тем самым она питала и поддерживала «отрицательное воззрение» молодежи, о котором говорит Аксаков.
Вот разгадка непонятного на первый взгляд союза – «желтяка», «зоила» Каченовского и передовых московских студентов.
К. Аксаков писал: «Молодость охотно верит, но и сомневается охотно, охотно любит новое, самобытное мнение, и исторический скептицизм Каченовского нашел сильное сочувствие во всех нас. Строев, Бодянский с жаром развивали его мысль. Станкевич хотя не занимался много русскою историею, но так же думал. Я тоже был увлечен».
В письме к Неверову от 1 декабря 1833 года Станкевич сообщает: «Каченовский еще не давал нам тем, но я непременно намерен писать что-нибудь о Новгороде или о его торговле… Я воображаю, как много можно открыть любопытного в истории сношений Новгорода, приняв за основание достоверные факты и держась оных добросовестно. Для этого предмета есть и источники. Признаюсь, меня не достанет на брожение в бессущной пустоши первого периода русской истории».
Все в этих словах выдает благотворное влияние Каченовского: и предпочтение более позднего периода русской истории раннему, от которого не сохранилось достаточных материалов, и отвращение к мечтательности, и стремление строго и добросовестно держаться почвы фактов.
Неизвестно, сумел ли Станкевич осуществить свой план и написать трактат о Новгороде. Но в следующем, 1834 году в «Ученых записках