«Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2. Сборник
срываем,
ведь красные яблоки эти созрели на нашей крови.
Проникла осенняя сырость в тела иудеев:
нет сил у нас больше взывать, небеса сотрясая —
в костях дотлевает бессильный обугленный крик.
Сквозь глубь синевы не доходят стенанья до Бога.
Но чует земля, что беда идёт следом за нами.
Земля к нам добра, нам любовно она предлагает:
прильните ко мне, укрываясь моим одеялом,
не ждите заката.
А ночью над нами поющие звёзды восходят.
И бархатно небо. И есть ещё милость в страданье.
Но страшен, как Марс, окровавленный облик луны.
Так падает Каин на землю, с Эдемом прощаясь.
Дурман опьяняющий, запахи крови и вербы.
И мечется Бог – ему тесно в чертогах.
Рычит он, как раненый лев, и срывается с Трона,
и мчится в небесных снегах – так ему одиноко.
Отец! Что, евреи бездомные, сделать мы можем?
Оставил Господь сыновей, оставил пастух своё стадо.
Спустилась в сады наши осень, в крови нашей серый туман.
Пустынный наш край на востоке – приют для шакалов,
а здесь нам цыганский шатёр служит кровом неверным:
любой поджигает его, как солому, и топчет.
Все дни наши здесь, чтобы каялись мы: «Преступали!»
И взор отводили тоскливый, встречая друг друга.
Ночами вселяется ужас в дома наши: чёрная птица.
Что можем мы сделать – напуганных горстка евреев,
когда возвышаются римские башни над нами,
и звон колокольный должны каждый вечер мы слушать,
и в чёрные наши субботы, и в чёрные праздники наши.
Проклятие жить так, когда ежечасно
огонь может вспыхнуть повсюду: костры под ногами,
костры под домами.
Что можем мы сделать – напуганных горстка евреев,
когда наши жёны и дети кричат нам: «Спасите!»,
и крыши пылают, и пламя горит в наших окнах.
Проклятье быть телом, которое топчут,
как уличный серый булыжник – но тело не камень.
Из мяса оно и костей и почувствовать может,
как лезвие режет.
Где мужество взять нам, отец, чтоб на башню подняться,
и колокол сбросить, ввергающий разум в безумье?
Сорвать этот крест золотой, достигающий неба,
горящего медным закатом?
Смиримся, сойдём же в долины страданья,
где зреют плоды наших слёз под деревьями страха.
Сорвём те плоды и вонзим их шипы ядовитые в глобус!
Я вас ненавижу до кончиков пальцев, скрывая
в горящей от яда груди нашу чёрную правду:
Быть двадцать веков Агасфером и не поклоняться Кресту.
Мой ужас за мной заостренною движется тенью,
как будто наточенный меч, занесённый над нами.
Я – в сердце Европы. Я думаю: как же случилось,
что те, кто Бейт-Лехему молятся здесь на коленях
и Библию чтут – это те, кто мечтает
библейский народ истребить, без остатка его уничтожить?
Об этом сказали давно мудрецы, только