Безумие. Елена Крюкова
шевелил усами. Беньямин подкрадывался. И только заносил согнутую ковшиком руку – таракан срывался с места и заползал под тумбочку.
– Все! Убег к шутам!
Нет. Выползал опять. И выползал на середину палаты, будто дразня Беньямина; и снова Беньямин сгибался в позе ловца и осторожно навострял руку.
– Шалит! Шалит он с тобой!
– Ну, Блаженный, не подведи! Ап!
Беньямин сам не знал, зачем он ловил бедняжку. Потому, что живой? Потому, что другой?
– А ты его тапком, тапком! Хлопни и раздави! Что церемониться!
Ванна Щов бессмысленно глядел на тараканью возню. Качался взад-вперед.
– Ванну щов… ванну щов…
Блаженный прыгнул и накрыл ладонью таракана. Зажал в кулаке.
Поднес к уху, будто таракан был жук и должен был в кулаке биться и жужжать.
– Елочки зеленые! Блаженненький-то насекомое спымал!
Беньямин чувствовал, как у него в кулаке скребутся жалкие, тонкие тараканьи лапки.
Он разжал кулак.
Таракан быстро побежал у него по руке вверх к плечу, заполз на седую голову и с головы плашмя рухнул на пол.
Лежал на спинке, сучил лапками.
Беньямин сел на корточки и заботливо таракана перевернул.
Таракан рванул с места в карьер. Исчез, как не бывало.
Больные зароптали.
– Ну вот! Надо было тапком, тапком!
– Эх, мазила!
– Ты дурак совсем или как?! Они же нам тут продукты портят! Убивать их надо!
Беньямин поднял голову. Глядел светло, пронзительно, прозрачно.
– Мне жалко его стало.
– У пчелки жалко! – брызгая слюной, крикнул Мелкашка.
– Жалко, – твердо повторил Беньямин, – он такой живой. Он Божья тварь!
– А мы все тут что, неживые?!
Мелкашка сжал кулаки и потряс ими.
Политический завопил:
– Вон он! Вон!
Таракан бежал мимо койки Беса. Бес спокойно взял шлепанец и холодно, сухо прихлопнул таракана. Насмерть. В лепешку.
На дощатой сцене прыгали люди.
Они прыгали высоко и неуклюже, по-птичьи размахивая руками. Взлететь они все равно не могли бы, даже если захотели. Софиты слепили их, осветитель то и дело менял цвет – насылал на сцену то поросячье-розовый, то резко-синий, ножевой, то густо-винно-красный, и все заливало гранатовым соком. Красный. Осветителю особенно нравился красный цвет; будто бы через кремлевскую рубиновую звезду лучи прожекторов озорно пропускали, и огромные красные призрачные лужи плавали по сцене, выхватывая из тьмы то толстую тетку в белом струистом платье, вроде ночной сорочки, то жирного дядьку в белых лосинах, дразняще-алых, когда он вставал в красный круг, то необъятных крестьянских баб в деревенском хоре: они изображали пальцами, будто ощипывают ягоду с кустов, а при этом голосили так высоко, беспомощно, пронзительно-визгливо, будто звали на помощь на пожаре.
Складки белого платья соблазнительно очерчивали бока-бочонки толстой тетки. Она широко разевала огромную пасть, оттуда доносились натужные длинные визги.