Ненавидеть нельзя любить. Ольга Петрова
чтобы их можно было чем-нибудь загружать, дорогая. А видочек у тебя еще тот! Оль, ну когда ты начнешь за собой ухаживать? Тебе уже почти тридцать – пора! Я старше чуть не на десять лет, а иной раз кажусь твоей ровесницей. Не сейчас, конечно, не буду себе льстить. Но ты-то. Как всегда, проснулась, вымыла голову, просушила – и готово. Хоть бы губы подкрасила или глаза. Хотя о чем это я? Глядя на тебя, понимаю, что без стационара не обойтись. До красоты ли тут? Садись – мерить давление будем.
Наталья проделала привычно одну и ту же процедуру: давление померила, пульс посчитала, послушала, заглянула в рот.
– Иди на кардиограмму, все ясно. Машенька, – обратилась она к старательно перебиравшей какие-то бумаги медсестре, – проводите эту несознательную особу в двадцать третий кабинет, дождитесь ее и вернетесь вместе обратно. Моя смена на сегодня закончилась. Выпишу тебе назначение и пойдем пообедаем. У меня сегодня еще ночное дежурство.
Через полчаса, рассматривая кардиограмму, она хмурилась и ворчала:
– Больной скорее мертв, чем жив. Завтра обязательно сдашь анализы, и не спорь. Больничный с сегодняшнего дня. Понимаю, что в стационар ты не хочешь, но предписания будешь выполнять полностью, иначе загнешься.
– Наталья Ивановна, вы многословны, как всегда. И как обычно пессимистичны.
Заметив, что возмущение ее словами у подруги готово прорваться сквозь профессиональное спокойствие, Ольга поспешила согласиться.
– Все буду делать, как скажете, доктор, честное слово. Натка, пойдем кушать, а то я сегодня, кроме кофе, ничего в рот не брала.
– Ну какой тебе кофе? Почему ты так осознанно губишь себя? Нужно было съесть нормальный завтрак, запить травяным чаем, принять лекарство и уже после этого идти ко мне на прием, – выговаривала Наталья, снимая халат.
Ольга залюбовалась фигурой подруги: модные брюки красиво облегали пышные бедра, тонкая талия была перехвачена черным кожаным пояском, а высокую грудь украшало изящное плетеное из стразовых нитей ожерелье, от блеска которого было невозможно оторвать глаз. «Господи, ну чего не хватает этому уроду?» – привычно подумала она о муже подруги.
Алексей Иванов был типичной жертвой перестройки. Талантливый инженер-физик после закрытия своего конструкторского бюро долго не мог найти работу. Его жена в то время на свою нищенскую зарплату кормила всю семью и терпеливо ждала, когда любимому Алешеньке повезет. Но фортуна обходила его стороной. Идти работать грузчиком или становиться реализатором на рынке ему не позволяло врожденное чувство достоинства, присущее многим русским интеллигентам того сложного времени. Пять лет он предавался философским размышлениям, возделывал огород на загородном участке и чинил всевозможные электроприборы знакомым. Наконец, переломив свою гордость, устроился менеджером (это новое слово, столь стремительно вошедшее в русский язык, ужасно его раздражало) в огромный магазин, торгующий бытовой техникой. Теперь он помогал покупателям отдать предпочтение той или иной стиральной машине и чувствовал себя при этом глубоко несчастным человеком,