Последний взгляд Марены. Елизавета Дворецкая
в виду какое-то вполне определенное знание.
Младина лишь помотала головой.
– Ну а раз не знаешь, то и нечего попусту время терять. – Угляна встала с решительным видом. – Коли пришла, покажи, что умеешь, а там видно будет. Раз привели тебя ночью, ночью и за дело принимайся: избу вымети, все вычисти, блины испеки, киселя да каши свари, на стол накрой да меня жди.
Потом взяла с лавки короб и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Шаги ее сразу стихли снаружи, и Младина осталась одна – в старой избушке-развалюшке, где жили поколения волхвов, совершенно одна, почти в темноте, где дрожали два лепестка огня на концах лучин да шептались удивленные чуры…
Оставшись в одиночестве, Младина некоторое время сидела неподвижно. Внутри и снаружи не раздавалось ни звука, но Младину не оставляло четкое ощущение, что она здесь вовсе не одна! Она вглядывалась в углы, пытаясь рассмотреть, кто же там прячется в тенях, поднимала глаза к темной кровле, будто надеясь увидеть над матицей те глаза, что смотрят на нее.
– Духи вещие, чуры мудрые! – наконец сказала она вслух, рассеянным взором глядя перед собой. – Я не докучать вам пришла – за наукой и помощью. Помогите мне, наставьте, уму-разуму научите. А я вас уважу, кашей и блинами угощу.
Ни один звук не нарушил тишину, но сама тишина изменилась. Теперь она словно ждала чего-то, подталкивала к действию. И Младина принялась за дело. Этой ночью все твердили в один голос, что у нее мало времени, значит, рассиживаться не стоит. Вооружившись найденным у печи веником, она вымела старую золу с очага, нащипала лучины, разожгла огонь и принялась мести пол. Замешала тесто на блины, поставила на печь горшок для каши, а на камни очага – сковороду. В первые мгновения у нее дрожали руки от волнения, хотя все это ей у себя дома приходилось проделывать сотни раз, но дрожь быстро унялась, возникло уверенное чувство, что все получится – и все начало получаться само собой. Младина думала, что же еще ей предстоит – не может быть, чтобы все испытания заключались в печении блинов! Или может – ведь их проходят почти все, самые нерукодельные девки являются из лесу с новым поясом. Если не на первый год, то уж на второй точно. А пока она думала, руки сами исполняли нужную работу.
Вот она поставила горшок с жидким тестом на пол возле очага, поместила сковороду с лужицей льняного масла в пышущие жаром угли, вылила первый черпак. Потом подцепила блин деревянной лопаточкой, перевернула…
– Как вкусно пахнет! – сказал кто-то рядом, и Младина, вздрогнув от неожиданности, быстро повела головой по сторонам.
Голос был женский, и ей подумалось, что это неслышно вернулась Угляна. Но в избушке по-прежнему никого, кроме нее самой, да и голос слишком звонкий, молодой.
– Давненько блинов я не едал! – оживленно поддержал мужской голос. – Ну-ка, дай попробую!
– Я первая!
– Я первый! – перебил третий голос. – Куда вперед батьки полезли?
– Аш пирма! – проскрипел старушечий голос, говоривший по-голядски. – Проляйскит маня!
Языка прежних обитателей этих мест Младина почти не знала, но догадалась,