Астроном. Яков Шехтер
ведь я постоянно работал над укреплением твердости и заботился о целости своей структуры.
Холмы, леса, море постоянно стояли передо мной, то мерцающие под солнечным жаром, то прикрытые зыбкой пелериной дождя. И чем дальше я смотрел на них, тем больше мне хотелось рассыпаться на множество песчинок и, прицепившись к лошадиным копытам, или к человеческим сапогам, оказаться там, за зыбким маревом плывущего воздуха.
Нет, полностью рассыпаться я не мог, да и не хотел, ведь тогда арка, порученная мне арка, упала бы, развалилась на части. Речь шла о нескольких сотнях песчинок, не больше, а ведь мое тело состояло из многих и многих миллионов таких частиц.
Поначалу сама мысль о нарушении клятвы казалось чудовищной, но постепенно я привык к ней, и она перестала вызывать трепет и стыд. Ведь я не собирался никого предавать, наоборот, я еще ожесточеннее работал над своими цепочками, но вместе с тем, почему прелести этого манящего, сверкающего мира должны были остаться навсегда недоступными?
Мои крошечные посланники начали потихоньку распространяться по всей округе. О, как это было изумительно и прекрасно, узнавать, что находится за горным перевалом, каков цвет морской волны на рассвете, чем пахнут лесные прогалины в жаркий полдень. Любопытство росло, особенно когда мои песчинки поднялись на корабли и поплыли в разные стороны огромного, удивительного мира. Он обрушился на меня всей мощью своих звуков, запахов, красок. То, что происходило под аркой, теперь стало казаться ничтожным и незначительным Высокие когда-то горы теперь представлялись скромными холмами, а пестрая толпа, струящаяся сквозь ворота – сборищем неотесанных простолюдинов. Нет, я не забывал о долге, постоянно работая над твердостью, но тем частичкам, что лежали у самой поверхности и хотели пуститься в дальнее путешествие – разве я мог им воспрепятствовать?
Прошли годы, или десятилетия, а может быть, века. Куда подевался скромный камень, тяжело выполняющий свою работу?! Я превратился в гражданина мира, в ученого, познавшего просторы, в аристократа духа, укутанного в мантию тайны. На грубые валуны, подпиравшие меня, я смотрел без презрения, и даже без снисходительной грусти; они просто были мне неинтересны.
И вот, в один из дней произошло нечто ужасное. Я вдруг почувствовал, как по моему телу пробежала дрожь, боль, судорога, смятение. Раздался страшный треск – и, словно черная змея, сквозь меня проползла трещина. Со стороны она была не видна, даже самый опытный строитель не смог бы догадаться об ее существовании, но, я-то, я-то знал! Слишком много частиц покинули мою поверхность, слишком много посланников ушли в далекие края на поиски впечатлений.
С ожесточенностью обреченного я принялся за работу, пытаясь зарастить цепочками нанесенный ущерб, но тщетно. Трещина раздробила мое тело на две половины, и они тут же начали незаметное, но неумолимое движение, расползаясь в разные стороны. Молить о пощаде, звать на помощь? Кого? Конец был неминуем, не скоро, не сразу, но обе мои