Обреченная. Элизабет Силвер
оглянулся на Пэтсмит и Нэнси Рэй, а также на пустые кресла, прежде чем обмякнуть в своем, как ребенок.
– Я провел лето, путешествуя автобусом по этой стране, перед тем как поступить в университет, и просто влюбился в нее. – Он улыбнулся, и на его щеках проступили темно-красные пятна. – Я всегда знал, что захочу вернуться.
Я рассмеялась.
– Вы провели лето в автобусе?
– «Грейхаунд». – Стэнстед снова улыбнулся – так, словно возрождал в памяти омерзительные воспоминания.
– Вы ведь шутите, правда?
– Что?
– Что вы имеете в виду… что? – спросила я. – Никто в Америке не ездит через всю страну на автобусе. И вы это знаете.
Мой собеседник выпрямился.
– Я терпеть не могу полеты. Потому и поехал автобусом. Вот и всё.
– О господи! – вздохнула я. – Вы из этих. Вы боитесь летать.
– Нет, не боюсь, – сказал Оливер.
– Да ладно!
– Нет, правда, – сказал юрист, понизив голос. – Меня даже зачали в самолете.
Я скрестила руки и повторила:
– Слушаю внимательно. – Хотя сейчас, оглядываясь назад, думаю, что вряд ли я его слушала.
Мой взгляд снова переместился за его спину, на Пэтсмит, которая теперь прожигала нас взглядом из-за спины своего посетителя (священника? дедушки?). Как только наши взгляды встретились, я вернулась к Олли. Его губы оживленно двигались, глаза плясали. На какой-то стадии между своим вежливо-смущенным рвением и нервной дотошностью он сполз в роль обаятельного рассказчика, что ему удавалось куда лучше, чем Мэдисону Макколлу, который всего-то и выдал мне имя своей жены, или Стюарту Харрису, который втирал, что живет в Филадельфии, хотя я знала, что на самом деле он по уик-эндам торчит в Делавер-Велли, где отдельно от него проживает его бывшая жена, под полной опекой которой находятся их дети. Оливер, который всего месяц был со мной знаком, уже вываливал на меня сведения из своей жизни, хотя я спрашивала его только о том, когда он родился и где учился. Надо быть очень погруженным в себя, чтобы доверять столько почти чужому человеку на такой ранней стадии знакомства.
– Мой отец был пилотом, а мама – стюардессой, – продолжал он. – Да, это невероятно романтично…
– Я бы сказала – низкопробно, банально и тошнотворно, но валяйте. – Я улыбалась, глядя ему прямо в глаза.
– Меня зачали во время воскресного полета где-то над Марокко, Алжиром или Гибралтаром, никто не может точно сказать.
– Пожалуйста, не говорите мне, что ваш папочка в этом полете вел самолет.
Оливер коротко рассмеялся.
– Нет, он просто летел с мамой на уик-энд как пассажир.
– Понятно. – Я улыбнулась. – Остроумно.
– Он для меня очень важен, – добавил адвокат. – Мой отец.
Он сцепил руки, но не стал вдаваться в подробности. Вместо этого уставился на меня вроде как снизу вверх. Стэнстед был невысокого роста – я могла это сказать, даже когда он сидел, – и, на счастье или на беду, обладал огромной дозой младенческой