Легенды о Шагающем камне. Курс выживания для наблюдателя. Сен Сейно Весто
только в оригинале станут мелькать «Ni dieu…» (фр.), «advocatus dei…» или «quibus nihil ad deum…» (лат.); где только речь будет идти о Дионисе, «богине философии», «боге сновидений», «боге индивидуации и границ справедливости» или же известных традиций монотеизма, «элевсинского мистического зова» или же «ударов резца дионисического миротворца», – громко, не сомневаясь и совсем не стесняясь, будут снова предложены русские вкусы строго соразмерно пожеланиям своей конфессии. Говоря иначе: если вы в силу каких-то причин сочтете не нужным прислушаться к тому, что они от вас хотят, в рамках их языка вы тем самым практически на нет сводите вероятность издания собственного взгляда в стандартной форме книги – неважно, из какой области.
Был у Сенеки один полемический трактат, «О счастливой жизни». Целые периоды голого сарказма и никаких перспектив остаться в жизни счастливым. Все-таки нужно признать, были в то время трезвые умы – и было их явно на стандарт единиц исторических площадей больше, чем когда-либо еще. Впрочем, в выражениях там не стеснялись. «Я считал бы возможным оставить их в покое, если бы некоторые из них со своих крестов не плевали на зрителей».
Вот, на взгляд непредвзятого сапиенса, как лучше понять данный продукт мысли? Совершенно правильно: обратившись к исходному тексту. Но редакция конкордата решительно отправляет детальные комментарии к обстоятельной экскурсии относительно того, как же в действительности «место» это следует понимать. Предполагается, что сегодня нет необходимости быть Юлием Цезарем или иметь у себя кровь древних германцев и обращаться с двуручным мечом, как обращался с ним Фридрих II Гогенштауфен, чтобы в период отдыха между крестовыми походами писать обстоятельные трактаты и плевать на три религии мира. Считалось, не привыкший лезть за словом в карман конунг («Антихрист», в терминологии папы Иннокентия III. Впрочем, сподвижники безбожного рыцаря, орудовавшие языком столь же уверенно, сколь и мечом, звали так самого папу.) знал, что делал. Возможно, безбожная кровь древних гуннов тут подошла бы с не меньшим успехом.
То есть, говоря иначе, когда Ницше кипятился насчет не имевшей в истории прецедентов изворотливости христиан, еще точнее – их сознания, приводя в действие мощнейший инструментарий диалектики, все доступные ему стенобитные орудия логики и гигаватты чисто человеческого возмущения, которое (тоже чисто по-человечески) хорошо можно понять, обвиняя их ни много ни мало как в «лживости» ума – в том ключе, что сегодня нельзя располагать всем накопленным достоянием разума и науки, одновременно быть верующим и при этом не врать самому себе, – то эта благородная душа последнего из древних германцев совершенно и глубоко ошибалась.
Еще как можно. Он мог треснуть вместе со своей логикой и возмущением на последнем градусе, но, вообще говоря, дефективность сознания оставляет за своими пределами весь фронт его нападений. Селекционный отбор всей