Легенды о Шагающем камне. Курс выживания для наблюдателя. Сен Сейно Весто
чем было бы при «Лёне» (язык приоритетной нации иногда перестает быть мне понятным, когда начинает касаться простых вещей). В конце концов, кто тут понимает больше меня, пусть, в самом деле, докажет мне, что застой Путина менее фундаментален, чем застой Брежнева. Или заупокой сербов. Я сам знаю, что сравнения тут не столько не справедливы, сколько ущербны. Это такое свойство местного принципа экономии в способе жить: подбираешь понравившуюся всем аналогию – и всем немедленно начинает казаться, что они всё, всё поняли. При Брежневе самонаводящиеся взрывные устройства не срабатывали с опережением графика. И у меня такое чувство, при Джоне Кеннеди такое вообще было бы невозможным. Суть в том, что любая реальность время от времени устраивает свои точки бифуркации и ставит задачки на выживание и общую сумму меры личной свободы. Она перекрывает все выходы, а потом смотрит, что получится.
Иногда получается совсем не то, что она ждет. И тогда застигнутой врасплох оказывается местная мера терпения и вместе с ней вся местная система ценностей. Любая реальность любит, чтобы о ней думали шепотом. Вы все – важнейшее дополнение к ней. Без вас мир был бы не полон. Вы все – тень одной, ни с чем не вступающей во взаимодействие массы. И стоит вам только на минуту замедлить бег свой и прикрыть глаза, как в ушах у вас раздастся знакомый шепот и притчи, разные-разные сказания о Шагающем камне, который может шагать, который вот-вот шагнет – и тогда придержат свой дрейф континенты, молчанием провожая ушедший в историю жест.
И вы напрягаете крепче слух, готовые слушать еще, и в уши без перехода бабахает неувядающее:
…
«ДОРОГИЯ—А… РУССИЯ—А—А—НИ—И!..»
В Мрачное Средневековье и потом после – еще совсем недавно – как что-то нечистое и несущее гибель несло на себе печать всякое изменение. Любое. Местную систему исторически новых приоритетов я понял даже чуть раньше, чем об этом успел открыть рот сам московский президент, сидя за одним ханским столом с президентом татарским. Они совпали с местной системой старых ценностей. Прочей сотне этнических культур теперь уже навсегда предстояло быть равным среди равных – помимо, конечно, одного, того, кто среди равных должен быть первым.
Помню, тогда я поймал себя на том, что невольно ждал легкой тени смущенного покашливания или паузы, чуть длиннее обычной. Предпочтение было одним и тем же, и всем поросшим плесенью камням культур до Саян и Тихого океана дали его понять в наиболее доступной форме.
Две силы, слышал я, есть у любого этногенеза – два непреодолимых начала. Лишь им предстоит в конце концов весь прайд лесных, горных и диких культур опасно независимый благополучно усвоить, переварить в одно – и страницу перевернуть. Я любил ездить далеко и рисовать там то, что видел, по обе стороны Хребта смотрели на меня по-разному прищуренные глаза и с по-разному